ПОЭЗИЯ РУССКОГО РОКА - КОЛЛЕКТИВНЫЙ МОЛОДЕЖНЫЙ ЭПОС КОНЦА 20-ГО СТОЛЕТИЯ

Первые попытки петь русскоязычные тексты на "подкладке" рок-н-ролла относятся к концу 50-х - началу 60-х годов. Тогда шлягеры нарождаюегося на Западе рока начали проникать в пределы СССР по волнам "Голоса Америки" и "Би-Би-Си", много реже - в записи на грампластинках (в багаже иностранцев, чаще всего через "окно в Европу" - балтийские порты и главный из них, Лениград). Конечно, легко догадаться, что эти первые опыты пения рок-н-ролла по-русски были стихотворным переложением (реже всего - переводом) на уже прославленный рок-мотив какого-нибудь аборигенски престижного сюжета. Например, по всем пионерским лагерям рспевалась на мелодию хита группы "Зэ Плэттерс" "Шестнадцать тонн" история экипажа стратегического бомбардировщика ВВС США, получившего приказ стереть с лица земли СССР: "... А в бомболюках Тяжелый груз! "Летите, мальчики, Бомбить Союз!" Взревели турбины В унисон, А в каждой бомбе По шестнадцать тонн..." Таковых примеров спонтанного и примитивного "сотворчества" первых юных фанов юного рока в Совдепии можно привести немалое количество - качество их будет едино, и все будут похожи в содержании - оно было тогда продиктовано идейными и тематическими установками жанров советской эстрадной песни и песни комсомольско-молодежной с легким налетом огосударствленной уже культуры КСП.

Эта же обусловленность тотальной оккупированностью юных умов и душ песенным советским официозом характеризует и репертуар первых советских рок-групп, обозванных для "опущения" и "повышенной проходимости" вокально-инструментальными ансамблями (ВИА). Причем, отравленностью официозом, врожденной залитованностью мышления (идейного, тематического, поэтического, аранжировочного и мелодического) в середине и конце 60-х, в начале и середине 70-х отличались не только многочисленные "надпольные", гос-рос-москонцертовские ВИА (серии "Пламя" - "Знамя" - "Семя" - "Вымя"), но и команды эмбрионального андеграунда. Среди последних в первую очередь "Машина времени", не продвинувшаяся в плане советско-эстрадной залитованной эстетики и содержания и по сию пору: не вытравимы из репертуара Макаревича фирменные машиновременные "паруса надежды", "острова надежды", свечи (не зажигания, оф корс!) и т.д.

Параллельно с эксплуатацией рок-авторами жестких совковых песенных стандартов продолжала развиваться на новом витке местная изначальная традиция сочинения русскоязычных вариантов западных хитов. Лучше всего иллюстрирует эту ветвь развития раннего отечественного рока гребенщиковский список "орусскоязыченных" самим Б.Г. некоторых лакомых забугорных шлягеров и даже целых авторских концепций:

"Укравший дождь" - Дилан как сердитый молодой человек...

... "Сталь" - Дилан (см. ссылки на Пушкина, Вергилия, леди Годиву и последня фраза - из "Новых историй Ци Сэ" Юань Мэя)...

... "Нам всем будет лучше" - "Грейтфул Дэд".

"Ключи от моих дверей" - Дилан, "Убежище от Бури"...

"25 к 10" - ... примерно Дилан...

"Тарелка" - Заппа.

... "Марина" - Б.Ферри + "Стоунз"...

"Держаться корней" - ... Сравни "Рутс"...

"ТВ" - чистый "Смотря детективы" (Эл. Костелло), по счастью чуть забытый...

... "Иванов" - что-то из "Потустороннего мира" (В.Ино).*

Речь не идет, разумеется, о какой-либо плагиативности первых хитов Б.Г. Царя в искусстве 20-го века, эклектика к концу столетия сублимируется во всех жанрах в компилятивность, вырождаясь в постмодернизм, пионером которого в отечественной рок-культуре безусловно должен быть признан Гребенщиков. Но как поэтическое явление поэтика Гребенщикова шире рамок постмодернизма, сложней его примитивных конструкторских инструкций и канонов. Например, сильная поэтико-песенная этическая публицистика Б.Г. противопоказана постмодернизму, как антипафосному методу. А личное "ноу-хау" Гребенщикова на превращение в свой художественный прием высокого барьера условности во фразе при подстрочном переводе с английского ("Я начинаю движение в сторону весны") не встречается ни как прием, ни тем более как концепция ни у одного адепта постмодернизма по ту и по эту стороны госграницы (по сведениям анонимного источника из ФСБ).

Корпус худстредств, составивших поэтику рок-композиций Б.Г., доказуемо порожден молодежной субкультурой отечественного мегаполиса 70-х - 80-х годов. Этот же источник просматривается в творчестве всех звезд первой волны питерской рок-школы. Лапидарность, точность, эмоциональная агрессия граффити, настенных прихывов, надписей и ругательств стали творческим методом Виктора Цоя ("Кино"). Эффект "содранной кожи", сверхконтактная коммуникабельность и рефлексия петербургской интеллигентской прозы на изломе веков вошли в рок-исповеди Михаила Науменко - Майка ("Зоопарк"). Жидкий металл северного русского лиризма дышит в философских рок-пиесах Сергея Селюнина - Сили ("Выход"). В виде ленинградской рок-школы 70-х - 80-х годов отечественная рок-поэзия обрела свой жанровый статус, художественные параметры, породила своего героя, а значит - мировоззрение и эстетику, воплощающие этого нового героя русской поэзии конца 20-го столетия. Ибо рок-поэзия - это поющаяся литература со всеми ее вышепоименованными составляющими и удостоверяющими характеристиками.

Когда выше были упомянуты в числе открытий ленинградской рок-школы и художественные параметры отечественной рок-поэзии, сделано это было потому, что до питерцев не было ясно вполне, какие эмоциональные и тематические пространства способен освоить русскоязычный рок. Официозные по своему происхождению темы и сюжеты "допитерского" рока (любовь, дружба, уданая работа, борьба с империализмом и за мир во всем мире) ничего нового к гостиражированному портрету молодого тогдашнего человека не прибавляли. "Мечта прекрасная, еще неясная" одинаково являлась как жизненное кредо юношества и в репертуаре хора московского дворца пионеров, и в песнях романтизированного донельзя и хорошо темперированного Макаревича. Ленинградский рок застолбил в массовом сознании новые края и полюса жизненного, социального и душевного мира молодого человека России 70-х - 80-х. И если Б.Г., Селюнин и Майк своими талантами и творческими кредо расцветили интеллигентскую часть содержательного спектра тогдашнего питерского рока, то жизнь низовой молодежи, шпаны, апашей ленинградских фабрично-заводских окраин отразил, воплотил и обессмертил ленинградский панк-рок, переходной фигурой которого заявил себя ранний Цой, впрочем, как и сопровождавший его до самых границ панка второй гитарист первого цоевского состава алексей Рыбин. Но суперзвездой русского панка стал, был, остался и поныне приятель Цоя и Рыбы, антагонист Б.Г., кумир крутых пивососов и "наркомов" тех легендарных расветных лет здешнего рока Андрей Панов по прозвищу Свинья.

Абсолютная стилистическая выверенность мелодий и аранжемента, мощное течение панковского сознания и выпукло прописанная соответствующая фактура, "отвязанная" манера исполнения и вокал, посаженный на голосовые связки, спиленные дешевым наждачным алкоголем, ледяным пивом и "косяками", при идейной поляризованности на социальную агрессию и подворотно-дворовые ценности - вот пахучий букет достижений и достоинств первого панк-рокмена России Андрея Панова. Его творческое (оно же, понятно, и жизненное) "на том стою": "Я хочу быть клопом И висеть под потолком, По ночам выползать И людей кусать!.. Я хочу быть сапогом С острым кованым носком, На дорогу выходить И людей по жопе бить!.." Панк-группа Панова "Автоматические удовлетворители" прочертила глубокий след в русской рок-культуре. Ее влияние прослеживается в творчестве практически всех наиболее крупных рок-авторов и групп. Панк-мышление ведь не было монополией Свиньи и "АУ", сфокусировавших этот тип эстетического, социального и личностного мировоззрения - панк-атмосфера растворена в люмпенско-криминальном климате Руси, как советской, так и постсоветской, а, значит, ею дышат и ее же выдыхают (письменно и вокально) все рокмены РФ. Просто Свинья - автор первого и лучшего местного "мяу" в стиле панк-рок.

Само собой, в питерской рок-школе, как в достаточно герметичной (чему немало причин) галактике, все влияли на всех - сегодня некто "давил" сильнее на кого-то, завтра этот "кто-то творчески аллавердировал в сознание вчерашнего "некто". И так по кругу. Некоторые индивидуальные стилистики скрещивались прямо-таки мичурински, порождая причудливых и плодовитых мутантов. К примеру, аристократический рок Гребенщикова, исповедальный рок-эпистолярий Майка и питерский пак-рок фирменной крутзны прижили такое чудо в перьях, как Алексей Вишня, в изысканных, аранжировочно сладостных, лиричных балладах а-ля фестивль в Сан-Ремо запевший, скажем, такое: "На будущий год меня вдруг полюбит русалка. Она отсчитает мне первые такты альбома. Она привезет мне заморскую многоканалку. А после нехай превращается в пену морскую." Или: "О том, что это любовь, я узнала чуть позже. И тотчас она посжигала мне мозги до дыр. Мне до сих пор чудится в воздухе запах расчески. Это горит мое сердце - прощай, тыр-тыр-тыр!"

У Вишни, пламенным темпераментом мутанта расплавившего эфемерную мембрану между постмодернистской компиляцией и лобовой пародией, через очень короткое время объявилось на Руси множество последователей и продолжателей. Самый и верный и самый широкий в шаге - Вадим Степанцов (из-под Тулы) со своим "Бахыт-компотом", ныне перепародировавший всех заметных фигурантов на сильно пересеченной местности нашей рок-поп-культуры.

Степанцов - логичный повод поговорить о творцах рок-продукции, произросших в российской провинции, лежащей аккурат между северной и срединной столицами. Необъятную кромешную страну эту еще называют "Периферия". Так же назывался и первый нашумевший альбом Юрий Шевчука. Шевчук был первым громким именем в рок-поэзии, подаренным периферией молодому русскому рок-фанству. Школьный учитель рисования из Уфы может считаться собственно поэтом постольку и настолько, поскольку и насколько поэтом является его именитый предшественник в жанре трагической хрипоты - Владимир Высоцкий. Именно его, Высоцкого, традицию вокальной жестко ритмизированной и наскоро срубленной публицистики с малокультурной рифмовкой и небогатым ассортиментом поэтических средств унаследовал и продлил по сию пору Юрий Шевчук. В жанре рок-плаката у Шевчука конкурентов нынче не очень много - Кинчев да Летов Егор. Хотя, три волоса в тарелке - это уже перебор, не то, что если на голове. Мессианствовать, - тем паче свингуя и в драйве, - большой личный кайф, конечно, но в конце самого скептичного и ироничного века из всех предыдущих (а то и перед предсказанным в 2000-м году концом света) охотников на это архаичное занятие, на пафос инструкторства находится, как видно, все меньше и меньше. Рок-мессианство стало жанровой провинцией. И осталось - эстетической.

Чего не скажешь об эпической лирике (твердый воздух, горячий снег!) Александра Башлачева из Череповца. "Как эскадра в строю, проплывают корабли деревень..." - лучшая строка руского рока, на мой взгляд: тут все наше - и ритмика езды по зимним проселкам, неторопливая и торжественная, как движение адмиральского катера по ухабам волн, и компактная скученность фасадов на околице - как корабельные надстройки над бортом непрерывно длящегося из конца в конец (будто общего) низкого забора, и намек на бескрайние - океанские! - просторы России с девятыми валами холмов и курганов и провалами балок и оврагов. И вечный державный милитаризм, железно-бронированное имперство на деревянно-соломенном фундаменте - эскадры деревень...

Почему здесь так много об одной строке? Потому, что в каждой строке Башлачева - так неизмеримо много. Ибо Башлачев - великий поэт. Поэт русского рока "номер один". Недаром он, как в свое время Грибоедов с его "Горем от ума", весь разошелся на пословицы: "Нет жратвы - зато своя!" - чем не формула всегда полуголодного и карикатурно чванливого Советского Союза? И, как в свое время Грибоедов, Пушкин, Лермонтов, Есенин, Маяковский, Мандельштам, Цветаева с их "горем от ума", со своим от того же ушел от нас в самом расцвете таланта и гений молодой нашей рок-поэзии Саша Башлачев...

Любое явление искусства доказывается наличием своей классики и своего гения. В этом смысле с руской рок-поэзией полный порядок.

Но вернемся к теме "Провинция". Вообще-то, провинциальность и талант - явления несовместные. Подтверждается это и примером глушительной и скорой, как взрыв, славы блестящего свердловского стихотворца (поэт - образ жизни, стихотворец - профессия) Ильи Кормильцева, начавшего с текстов для команды "Урфин Джюс", а закончившего полнокровными стихами для композиций "Наутилуса Помпилиуса", одним из отцов-основателей которого Илья является.

Помимо серьезного интеллектуального веса стихов для пения, что не удивительно для продвинутого технаря-компьютерщика, Кормильцев свои пиесы выделывает очень не слабо фонетически: "Прогулка в парке без дога Может встать тебе слишком дорого Мать учит наизусть телефон морга Когда ее нет дома слишком долго... Ален Делон не пьет одеколон." Примеров звуковой музыки в стихах Кормильцева предостаточно для того, чтобы считать его гроссмейстером версификации и словесного художества. Чего не скажешь об остальных рок-деятелях Свердловско-оренбургского рок-клуба и его ареала, известных и заметных на поверхности страны.

Что касается этих дел в первопрестольной, то Москва множество лет, несмотря на внешнюю раскрученность некоторых сугубо местных ее команд до степени "сверхсупер", в художественном отношении вообще, а в рок-поэтическом в частности мало что из себя представляла. Это можно легко объяснить задавленностью московских рокменов уже сроду, а то и до рождения цензурным бетонированием самого идеологичного города в красной империи. С молоком матери московские рок-витии впитывали великие заповеди человека социалистического сегодня: "Цыц!", "Не высовывайтесь!", "Тише скажешь - дольше будешь." Хотя "в обход" - пытались. Например, Градский начинал с "разговора сквозь маску" - сделал себе паблисити песнями на стихи Саша Черного.

После достопамятного 85-го наиболее мозговитые московские команды стали делать ставку на мастеровитых стихописцев, и "Звуки Му", например, выигрывали репертуарные гонки, будучи оснащены стебными поэзами своего лидера Петра Мамонова, а "Браво" обзавелось текстовым материалом того же сорта и уровня "мэйд бай" Вадим Степанцов.

Вообще столичная рок-поэзия сказалась в наличии, подняла голову лишь после развала госцензуры при Горбачеве и ее отмены при Ельцине. Именно начало ее, цензуры, конца вывело на публику такие, скажем, столичные уперто литературоцентристские рок-команды, как "Лом-бард" Алексея Гомазкова, "Чистая любовь" Сергея Гурьева, "Бахыт-компот" Вадима Степанцова, "Звери" Максима Корякина, "Несчастный случай" Алексея Кортнева, "Максер" Максима Куликова, "Прах шакала" Шуры Прахова, "Балаганчик" Константина Мережникова, "Искусственные дети", включавшие в свой репертуар композиции на стихи известных поэтов Сопротивления и тогдашнего андеграунда Олега Чухонцева, Вадима Степанцова, Андрея Марчика, Инны Кабыш, Игоря Иртеньева, Виктора Коркия, а также своих создателей - Владимира алексеева и автора этих строк. Запели и сами московские рок-поэты: Александр О? Шеннон, Дмитрий Гузь, Владимир Мееровский, Юлия Теуникова, Ольга Тишина. Все вышеперечисленные адепты литературоцентризма в роке сгруппировались вокруг рок-кабаре "Кардиограмма", основанного в 1980 году. Но о нем разговор особый.

Закончить же тему методов и средств звезд рок-поэзии нашей хочется радостной констатацией завершенности явления, которое я называю созданием современного отечественного рок-эпоса. Наша рок-музыка не обошла своим вниманием ни одно крупное событие в жизни нации: перестройка, гласность, а до них и при них - эпоха застоя, Чернобыль, Афганистан и многое другое вписано на рок-скрижали. Мне могут возращить: мол, понятие эпоса традиционно связано с обобщающей отстраненностью, деперсонификацией и ретроспективностью изложения. Да, по прописям - так. Но жизнь - не прописи, и еще в 1863 году русский литературовед Майков оспорил незыблемость и обязательность эпического взгляда на изображение "сверху и назад", утверждая, что эпичность изображения возможна и при репортажном (говоря нынешним языком) подходе к событиям, а его коллега Веселовский указал и на возможность лирико-эпической импровизации, то есть эпоса от первого лица. Наш современник Н.Кравцов декларировал большие изменения, жанровые и стилевые, в мировом эпосе под влиянием перемен в жизни народов. Ну, а нашему народу нынче перемен не занимать...

  Rambler's Top100