Айвазова С. Г. Русские женщины в лабиринте равноправия (Очерки политической теории и истории. Документальные материалы). М., РИК Русанова, 1998.
 
В начало документа
В конец документа

Айвазова С. Г.

Русские женщины в лабиринте равноправия (Очерки политической теории и истории.


Продолжение. Перейти к предыдущей части текста

Газеты отражали в данном случае состояние усредненного общественного мнения. Видимо, учитывая его, Конституция 1791 года установила различие между "активными" и "пассивными" гражданами и отнесла женщин ко второй категории, лишив их права избирать и быть избранными. Поборницы полноценного женского гражданства встретили это решение в штыки. Подготовка Конституции 1793 года проходила при живейшем обсуждении темы об "активных" и "пассивных" гражданах. Но и эта новая Конституция безоговорочно лишала женщину политических прав.

Установления Конституции попыталось оспорить самое радикальное женское общество периода революции - "Общество женщин революционных республиканок". Под его нажимом 9 ноября 1793 года впервые в истории орган официальной власти - Комитет общественного спасения - решал вопрос об участии женщин в революции, т. е. об участии женщин в общественно-политической деятельности. Революционные республиканки, известные своими боевыми заслугами перед революцией, были потрясены, услышав выступление делегата Амара, заявившего от лица Комитета следующее: "Политические права любого гражданина предполагают, что он может участвовать в принятии решений, затрагивающих государственные интересы... Имеют ли женщины моральные и физические силы, необходимые для того, чтобы пользоваться такими правами? Всеобщее мнение признает, что нет... Каждый пол призван заниматься тем, что назначено ему природой"18.

В пылу борьбы революционные республиканки не заметили, что революция вступила в новый этап. Она пошла на спад, общество стремилось к стабилизации. В таких условиях пыл и азарт радикалок становились крайне опасными для властей, раздражали их. И власти решались, невзирая на былой авторитет женских объединений, наложить запрет на их деятельность. С этой точки зрения выступление Амара звучало как предостережение. За предостережением последовали вскоре и конкретные меры - в ноябре 1793 года Конвент принял постановление о закрытии всех женских клубов и ассоциаций. Весной 1795 года был издан еще более суровый декрет, запрещавший женщинам присутствовать на любых политических собраниях, вообще собираться группами в общественных местах.

Окончательно отрезвил француженок обнародованный в 1804 году Гражданский кодекс Наполеона, в котором объявлялось, что женщина не имеет никаких гражданских прав и находится под опекой своего мужа. Теперь уже даже слабоумному было ясно, что демократический лозунг "свободы, равенства, братства" предназначен для регулирования отношений только среди мужчин.

Впрочем, кроме Кодекса Наполеона в историю к тому времени уже навсегда вошел такой документ, как "Декларация прав человека и гражданина", который объявил об универсальности демократических идеалов и не предусматривал в своем тексте никаких исключений - ни по признаку расы, ни по признаку пола - перед лицом закона: "Все люди рождаются свободными и равными в правах..."

В сущности, весь XIX век для женщины - это поиск ее социальной идентичности в границах, обозначенных этими полярными законодательными актами, между признанием и отрицанием ее права быть личностью (субъектом), гражданкой, полноценным членом общества. Жермена де Сталь, писательница, философ, но вовсе не феминистка, писала в 1800 году: "Существование женщины в обществе не предопределено никакими принципами: ни естественным порядком вещей, ни порядком социальным"19. Наполеон, ярый противник Ж. де Сталь, ненавидевший в ней ее аристократизм и просвещенную утонченность, фактически утверждал своим Кодексом, что женщина без мужа - ничто, она не может ни распоряжаться своими доходами, ни отвечать перед законом, ни вообще считаться полноценным индивидом.

Философы, историки, идеологи всех мастей - от консерваторов Бональда и де Местра до либерала Мишле - вслед за ним хором твердили о гражданской несостоятельности женщины. Они взывали к традициям и ссылались на добрые старые правила, основанные на представлениях о "природном назначении пола", об "умственной ограниченности женщины". В их глазах женщина слишком отягощена материнством, она часто больна, хрупка, нервна и склонна к истерии. Женщины в общественном месте, на собрании, митинге, в толпе - неконтролируемы и опасны. От женской толпы исходит угроза коллективного психоза. Кроме того, женщины недостаточно образованны, склонны к мистике, фантазиям, полностью подчинены Церкви. Короче говоря, на новом витке истории в очередной раз воспроизводился миф о "тайне пола" в разных его вариациях.

Лишь крайние чудаки решались оспорить его. Один из них, Шарль Фурье, в 1808 году в своем труде "Теория четырех движений" писал: "В целом прогресс и смена исторических периодов происходят в результате движения женщины по пути свободы, а регресс социального порядка означает уменьшение свободы женщины. Расширение прав женщины есть общий принцип всякого социального прогресса"20. Этот "системный мечтатель" выстроил на бумаге общество будущего и назвал его Гармонией. Он противопоставил Гармонию существующему порядку Цивилизации, пронизанному ненавистью и презрением к человеку. В его проекте строй Гармонии предполагал отношения взаимного уважения и равенства всех - мужчин, женщин, детей. Иными словами, Ш. Фурье был первым в истории философом, рассматривавшим социальные отношения пола в качестве основы властных отношений и понимавшим, что гендерная гармония есть необходимая основа гармонизации общественных отношений.

Другой чудак, Анри де Сен-Симон, умирая, оставил в наследство своим ученикам загадочную фразу: "Мужчина и женщина - вот социальный индивид"21. Ученикам не оставалось ничего другого, как заняться ее расшифровкой, или разработкой аргументов для социального обоснования женской субъектности. Правда, перед ними стояла еще одна задача - отыскать возможности для успешного сочетания в социальной практике идеалов свободы, равенства, братства и социальной справедливости. Время, истекшее с момента провозглашения "Декларации прав человека и гражданина", доказало, что принцип свободы иногда, если не всегда, противоречит принципу равенства, принцип равенства - принципу социальной справедливости, принцип социальной справедливости - принципу свободы. Чтобы снять эти противоречия, а также отыскать оправдания для возвращения женщины в историю, ученики Сен-Симона разработали свою теорию общественного развития, назвав ее "новым христианством".

Главная идея "нового христианства" - возрождение христианской проповеди любви к ближнему на новой основе позитивного знания. Эта проповедь была призвана обеспечить мирную реорганизацию жизни всего человечества и заменить авторитет грубой силы, агрессивность и милитаризм авторитетом знания, искусства. Вместо "отрицательного" понятия свободы и идеи ложного равенства сенсимонисты вводили понятия гармонической ассоциации, социального блага и справедливости, которые положат конец двум недостойным явлениям - эксплуатации труженика и угнетению женщины. В Шестой лекции "Изложения учения" Сен-Симона его ученики доказывали, что преобразование отношений между полами станет одной из основных задач ассоциации: "Женщина, сначала рабыня, или, по крайней мере, в положении, близком к рабству, мало-помалу становится товарищем мужчины и с каждым днем приобретает все большее влияние в социальном строе... причины, обусловливающие до сих пор ее подчиненное положение, постепенно ослабевая, должны, наконец, просто исчезнуть и унести с собой владычество мужчины, опеку, вечное состояние несовершеннолетия, в котором еще держат женщин..."22

В главном, в признании идеи освобождения, эмансипации женщины ученики Сен-Симона были едины. "Новая" женщина для них - гарант морального оздоровления человечества. Но в выборе средств расходились решительно. Именно этот вопрос вызвал сначала раскол, а затем и развал сенсимонистской школы. Более умеренные проповедники женской эмансипации, такие, как А. Базар, считали, что эмансипация вовсе не предполагает "упразднения священного закона о браке, провозглашенного христианством". Напротив, равенство супругов в браке означает "выполнение этого закона", "его новую санкцию"23. Более радикальные, и первый из них П. Анфантен, настаивали на разрушении христианского брака с его лицемерием, с его презрением к женской плоти, к чувственной стороне половых отношений, а значит, к самой женщине. Обличая христианские предрассудки, Анфантен возводил чувственность в культ, настаивал на том, что только через реабилитацию женского тела лежит путь к подлинному освобождению женщины. Его религиозность была пронизана чувственно-мистическими мотивами: для него женское начало - сила, вдохновляющая мужчину, оплодотворяющая мужской рационализм, стимулирующая социальный прогресс. И это потому, что Всевышний имеет два равнозначных лика, две ипостаси - "Он" и "Она", "Отец" и "Мать". Анфантен доказывал, что для реализации сенсимонистских идей нужна "новая церковь" во главе с первосвященной парой: "Жрец" и "Жрица", которые будут руководить делом освобождения женщины, складыванием новых отношений между мужчинами и женщинами сначала среди "прихожан", затем, постепенно расширяя круги влияния, в обществе в целом. Опыты "верховного жреца" Анфантена и его проповеди были столь экстравагантны, что привлекли к себе внимание не только сторонников школы, прессы, но и судебных властей, которые предъявили ему обвинение в оскорблении общественной нравственности. Суд приговорил Анфантена к году тюрьмы и навсегда закрепил за ним славу проповедника идеи "общности жен". Вслед за ним эта слава перешла и на всех социалистов.

Это был "последний" аргумент в спорах о назначении женщины, резко усиливавшихся по мере того, как разворачивались два разных, но в равной степени значимых и для общества, и для женских судеб процесса - массового распространения женского труда и постепенного установления контроля над рождаемостью.

Начиная с 30-х годов XIX века, капитализм стремительно врывается в жизнь Западной Европы и буквально взрывает ее уклад. Складывается крупная промышленность, начинается концентрация больших городов, исход в них крестьянства, распад ремесленного труда и т.д. Прогресс промышленности был оплачен разорением мелких хозяйств, разрушением традиционных семейных связей, ростом городской нищеты с присущими ей чертами: проституцией, увеличением числа незаконнорожденных и подкидышей, абортов и детской смертности. Распространение массового женского наемного труда сопровождается кризисом семьи в самых низших слоях городского общества. Кроме того, оно превращает женщину в конкурента мужчине на рынке труда, обостряя напряженность в социальных отношениях между полами.

Идеальные проекты гармонизации общественной жизни, предложенные Фурье и Сен-Симоном, были продиктованы предчувствием этого гигантского социального сдвига, стремлением скорректировать этот процесс. Их прозрения пришлись как бы на стык двух этапов женского движения - первого, начального, когда на волне освободительных идей Великой французской революции женщина заявила о себе: "я существую", и второго, наступившего вместе с промышленной революцией XIX века, когда женщина с полным основанием утверждала: "Я работаю, значит, я существую". Это утверждение стало в XIX веке опорой для феминизма, который развивался, осваивая новые идеологические и политические формы, идеи, лозунги. Но какие бы формы он не принимал, его отправной посылкой оставались две фразы. Одна совсем короткая: "Мужчина и женщина - вот социальный индивид", произнесенная Анри де Сен-Симоном. Другая более развернутая: "Расширение прав женщины есть общий принцип всякого социального прогресса", - сформулированная Шарлем Фурье.

Великие утописты двумя фразами в сущности создали основу для переворота в общественных представлениях о существе гендерных отношений. Они вышли за пределы суждения о "природном назначении" женщины, нисколько на него не посягая и не оспаривая. Тем самым появилась возможность говорить о том, что помимо репродуктивных, природных функций, у женщин могут быть еще и другие - социальные, гражданские функции, и что все эти функции способны не отрицать, а дополнять друг друга. Отныне речь шла уже не столько о "естественном", сколько о социальном праве женщины, праве на свободу, равенство, братство.

Этот теоретический фундамент упрочил все феминистские идейные конструкции.

К началу XX века их было довольно много: активно действовали суфражистки, отстаивавшие политико-правовое равенство женщины; социалистки, защищавшие идеи равной оплаты женского труда, участия женщин в профсоюзах; радикальные феминистки, пропагандировавшие идеи сознательного материнства и контроля над рождаемостью; возникали женские благотворительные общества, а на их основе - христианский феминизм. Все эти направления, каждое на свой манер, помогали женщине, так или иначе, осваиваться с новой для нее ролью субъекта истории. В результате медленных, "ползучих" завоеваний в конце XIX - первой половине XX века женщинам удалось добиться права на образование; на равный с мужчинами труд и заработную плату, позднее - получить право голоса и право быть избранными, сначала в местные, затем в высшие эшелоны власти, право входить в профсоюзные организации и политические партии, право на развод, кое-где - на применение противозачаточных средств и на аборт; право на государственную помощь по беременности и родам, на отпуск по уходу за ребенком и т.д. Так, медленно и постепенно, начинались сдвиги в социальных отношениях пола, происходило завоевание женщинами права на власть, а затем - и самой власти.

Особую роль в этом процессе сыграли марксисты. Прежде всего, им удалось преодолеть антифеминистскую реакцию, поначалу преобладавшую в рабочем движении. Самым типичным, самым крупным представителем этой реакции был П.Ж. Прудон. Он категорически отрицал идеи женского равноправия, право женщины на участие в гражданской жизни. В 1848 году от имени общественной морали и самой справедливости он протестовал против выдвижения кандидатуры известной французской феминистки Жанны Деруан на выборах в парламент - Национальное собрание.

А через десять лет, в 1858 году, Прудон выпустил в свет свой многотомный труд "О справедливости в Революции и Церкви"24, где среди прочего попытался обосновать и свои антифеминистские позиции. Споря с сенсимонистами и фурьеристами, чьи взгляды к тому моменту уже сложились в определенную социалистическую традицию, он доказывал, что только мужчина заслуживает определения "социальный индивид". Женщина может жить лишь как приложение, дополнение к мужу, но никак не в качестве независимой личности.

Да, мужчина и женщина вместе - это андрогин. Но он не распадается на две равные половины. Вне супружеской пары, отдельно от мужа женщина не имеет никакой ценности. Поэтому внутри четы устанавливаются отношения не партнерства, но любви, симпатии, союз неравный, неравноправный. По всем данным, физическим, интеллектуальным, моральным, женщина уступает мужчине. Прудон приводил даже арифметическую формулу этого неравенства. Соотношение физических, умственных, моральных способностей женщины и мужчины, на его взгляд, составляет: 2х2х2 и 3х3х3, т.е. 8 к 27. Единственная возможность подтянуть женщину к мужчине, единственная доступная в этом случае форма эмансипации для женщины - брак.

Брак, по Прудону, есть слияние мужской мощи и женской красоты, преобразование любви в справедливость, наконец, второе - социальное - рождение женщины. Судя по письмам Прудона, понятие справедливости в браке он толковал вполне обыденно, не как великий социальный мыслитель, а как вчерашний крестьянин: "Молодой человек, - обращался он к своему адресату, - если ты задумал жениться, то нужно усвоить, что первое условие успешного брака - это превращение мужчины в хозяина дома, господина над женой... Если твоя жена начнет тебе откровенно перечить, следует обломать ее любой ценой"25. За столь жесткую позицию Прудон расплатился собственной семейной жизнью. Он был женат на очень простой, не обремененной знаниями женщине, которая практически всю жизнь страдала жестокими мигренями. В одном из писем историку Мишле, своему другу, Прудон жаловался: "Дни, наполненные невыносимыми страданиями, бессонные ночи... Порой она вскрикивает: "За что такие муки!", - плачет или разражается жалобами: "У Вас есть Ваши идеи, а чем занята я! Когда Вы на работе, а дочь в школе, что остается мне?""26.

Эти "мелочи" частной жизни Прудона очень точно передают атмосферу морального кризиса, который переживали, начиная с середины XIX века, не отдельные лица, не отдельные семьи, а массы рабочих, мелких и средних служащих, представители городских низов. Этот кризис происходил на фоне сшибки традиционных патриархальных установок с новыми индивидуализированными формами морали, с новыми требованиями к поведению супругов, которые утверждались по мере проникновения демократических норм "свободы, равенства, братства" на уровень повседневной жизни, быта рядовой городской семьи. Кризис переживался одинаково трудно обоими супругами. Мужчина утрачивал столь привычное положение хозяина дома, главы семьи, господина своей жены, женщина - роль объекта его власти. Медленное, постепенное обретение женщиной своего "я", выход за пределы дома - "частной" сферы - в сферу общественного производства требовали усилий от обеих сторон, на каждую из которых слишком давил груз традиций и правил патриархата.

Марксисты окрестили весь этот узел противоречий "женским вопросом" и предложили на него свой ответ.

У К. Маркса нет специальных работ, посвященных эмансипации женщин. Есть множество отдельных замечаний о роли и месте женщины в семье и обществе. Обобщенный труд на эту тему принадлежит перу Ф. Энгельса, это его работа "Происхождение семьи, частной собственности и государства". Она до сих пор входит в "золотой фонд" феминистской литературы. Маркс разделял концепцию книги - она была совместно выработанной и продолжала традиции Сен-Симона и Фурье. Но в отличие от своих предшественников Маркс и Энгельс обращались не столько к индивиду, будь то женщина или мужчина, сколько к массам. К массам женщин, втянутых в наемный труд, к их мужьям, тоже наемным труженикам. Им они объясняли, что за "таинством" пола скрываются своего рода "производственные отношения" - отношения воспроизводства человеческого рода. Они являются одновременно и природными, и социальными отношениями. Еще - это отношения социального неравенства, вытекающие из неравного разделения труда, при котором жена и дети являются рабами мужа. А рабство, в сущности - первая форма собственности, порожденная возможностью распоряжаться чужой рабочей силой27. Любая форма традиционной семьи воспроизводит отношения господства (подчинения), отношения власти. Это был еще один шаг на пути формирования концепции "гендера" - социальных отношений пола.

Далее...