И этот секрет наша культура постоянно тщательно скрывает, но практически она диктует именно такую структуру чувствования для обоих полов, что являет собой картину заведомой насильственности и оставляет ощущение некрасивой игры. Мужчине предписано оккупировать волю и разум, а на долю женщины остается "сердце", причем если мы посмотрим, в каком конкретно смысле это понимается, то окажется, что произносится-то традиционная фраза о "сердце" и "чувствах", а реально имеется в виду, что они при этом как-то незаметно для глаз "направлены", в результате чего оказывается, что они поняты в смысле "услуги, которую в принципе мужчина может востребовать обратно в любой момент".²⁾ Как пишет феминистский теолог Э. Мольтманн-Вендель, "г-жа Шмидт или г-жа пасторша должна только что-то дополнять или на что-то реагировать, они суть воспринимающая сторона. Некогда их положение было еще хуже - они играли подчиненную роль, потом - вспомогательную, далее - дополняющую. Вплоть до сегодняшнего дня, когда они восполняют, но всегда они приспосабливаются".³⁾ В итоге в этой системе вырабатывается определенный способ мышления и поведения, где мужчине как бы позволен отказ от заботы, сопереживания и чувства взаимности и осуществлен перенос этих качеств на "женскую сторону".

Если же мы посмотрим, когда же все это начинается для каждого из нас как отдельного человека, то увидим, что в наше время начинается практически еще до рождения. Сейчас созданы такие медицинские препараты, которые изгоняют из организма матери только плод женского пола на случай, если мать не захочет иметь девочку. Выходя из родильного дома, мать по традиции платит больничной няне за мальчика больше, чем за девочку (в 80-е годы это было 5 и 3 рубля соответственно). Так что дискриминация, которой у нас, конечно, "не существует", начинается с самых первых дней жизни девочки. А дальше от девочки совершенно неосознанно взрослые ожидают постоянно большей слабости и потребности в защите, чем от мальчика. Мы начинаем одевать детей в разную одежду, объясняем девочке, что она должна интересоваться куклами, покупаем их ей, а потом проводим с трехлетними детьми психологические исследования и говорим: мы предложили детям разные игрушки, девочки выбрали кукол, а мальчики - машины. Так ведь мы их уже в течение трех лет социолизовали! Как же им не выбрать! Они смышленые, они выбирают "правильно", знают, как нужно выбирать. А мы от имени науки делаем на этом основании выводы о том, что девочки склонны к домашнему хозяйству.

Именно взрослые в процессе воспитания, не замечая того, сами охотно решают за девочек различные задачи, в то время как мальчикам они показывают, как сделать это самостоятельно. Часто малообразованная мама, воспитывая сына, поучает: "Ты, что - хуже девчонки? Не ори!". Так, словно хуже девчонки никого уже и быть не может. А мальчик в это время воспитывается соответствующим образом, усваивая уроки обращения с "девчонками". От мамы же образованной часто можно услышать: "Не плачь, мальчики не должны плакать" - на деле это тот же вариант, но в смягченной форме. На поведение мальчиков обращают, как правило, больше внимания, их при этом и чаще наказывают, но такое наказание выглядит как последствие их собственного поведения, то есть мальчик имеет большую возможность научиться контролировать наказание и поощрение с помощью собственных действий, а поведение девочек изначально понимается как более зависимое и вызывает в общем виде меньшую реакцию со стороны взрослых.

В школе эти навыки закрепляются. Учебники подают действия женщин и мужчин совершенно по-разному. Только наше упорное нежелание признать факт дискриминации заставляет нас этого не замечать. Начиная с букваря, подача разных полов идет как бы в строго продуманном виде: мужчины показываются как существа инициативные, независимые, а женщины - как подчиняющиеся и зависимые, как друзья, жены или в лучшем случае как помощницы мужчин, способствующие их успеху. Так, в 554 сюжетах, предлагаемых для чтения американским школьникам, проанализированных авторами-феминистами в 1972 г., мужчины представлены гораздо более интеллектуально развитыми, чем женщины.⁴⁾ И в процессе школьного обучения отношение к мальчикам и девочкам практически неодинаковое: например, в США учителя уделяют на уроках, как правило, больше внимания мальчикам (иногда до 20%), им часто дают больше времени для занятий с техникой, например в компьютерных классах, от них просто ждут успеха и настраивают их на успех и на необходимость прилагать усилия, а на девочек смотрят как на будущих мам.⁵⁾

В одной из московских школ в 1993 г. после окончания 10 классов мальчикам были подарены разные книги с разными надписями, а девочкам - одна и та же книга с единственной надписью - пожеланием счастья в личной жизни. (Это к вопросу о том, какой должна быть девочка по мнению современного нам общества, но в реальности-то дела обстоят как раз иначе: многие девочки, несмотря ни на что, все-таки ведут себя активно).

В этом отношении интересный факт сообщила одна из американских исследовательниц - Б. Бендерли. Она в своей книге "Миф о двух сознаниях" указывает на то, что практикующиеся сейчас по всему миру (и у нас в том числе) тесты IQ (КИ), которые помогают определить коэффициент интеллектуальности и по которым иногда набирают студентов, - эти тесты известны нам сейчас не в первом своем варианте. Дело в том, что первоначально предложенные тесты показывали, что девочки и девушки зачастую (и даже едва ли не как правило) имели показатели КИ выше, чем мальчики и юноши. И тогда создателям тестов пришлось изменить контрольные вопросы, с тем чтобы они "подыгрывали" мужским ответам. Так что теперь коэффициент интеллектуальности определяется безопасным для мужчин способом.⁶⁾.

Еще больше видна эта несправедливость при приеме абитуриентов. При наборе студентов в один из московских вузов по специальности "переводчик с английского языка" в 1992 г. было совершенно открыто объявлено, что для мальчиков конкурсный балл при поступлении в вуз будет 16 (то есть они могли сдать все экзамены на 4), в то время как для девочек - 20.

На приемных экзаменах на юридический факультет Московского университета в 1993 г., по словам одной из преподавательниц, члены приемной комиссии расшифровали фамилии абитуриентов и разложили по разным стопкам сочинения девушек и юношей (чему есть свидетели среди преподавателей). Это было сделано с целью получения возможности различно оценивать абитуриентов по половому признаку, поскольку хорошо известно, что результаты, показываемые на испытаниях девушками, превышают результаты юношей, но вузы, действуя в рамках новейшей дискриминационной идеологии и "не посмев противоречить законам природы", постоянно помогают абитуриентам-мужчинам.

Мы уже не говорим о примитивных и непомерно раздутых ожиданиях от будущего брака, прививаемых молодежи ("пришел "он" и началось счастье..."), ожиданиях, которые совсем не всегда имеют реальные основания в действительной брачной жизни молодых супругов. Это приводит к почти поголовному резкому стрессу, который постоянно повторяется в каждом новом поколении, и все это, что называется, "сходит с рук" патриархатному типу нашей культуры.

И далее, если девушка заканчивает вуз и устраивается работать, все это, конечно, продолжается. Если она попадает даже в такую относительно благоприятную и терпимую среду как научный коллектив, то все равно и здесь она сталкивается с рядом дополнительных трудностей. Это происходит потому, что сама организация труда в современном научном коллективе - это тоже некая своеобразная модель рынка труда, на котором действуют жесткие условия конкуренции, и при этом одни условия участия предлагаются для мужчин - другие для женщин. Распределение круга обязанностей, сфер влияния, меры вознаграждения, скорости продвижения и т.п. практически устанавливаются в науке не в зависимости от статей, утвержденных в рамках трудового законодательства, а традиционным неписаным путем - в соответствии со сложившимся привычным порядком (а значит, с сохранением всех классических стереотипов патриархатной иерархии, которые воспроизводятся в современных условиях в несколько модернизированном виде).

Скрытая позиция социальных наук состоит в том, что, дифференцируя поведение мужчин и женщин, они связывают его главным образом не с социокультурными, а с биологическими моментами, которые сами по себе весьма однозначно и абстрактно проинтерпретированы. Ограниченность традиционной гуманитарной науки состоит в том, что она постоянно либо не отводит женщине никакой роли, либо в крайнем случае отводит роль второстепенную, понимая женщину только как имеющую то или иное отношение к миру, управляемому маскулинистскими принципами.

Неудивительно, что такая наука оказывается в высочайшей степени идеологизированной. Это хорошо заметно на многих ее отраслях, но, может быть, наиболее явно в этологии, где тенденция к преувеличению иерархических преимуществ особей мужского пола, к подчеркиванию их ценных качеств продемонстрирована чрезвычайно многосторонне. Дело в том, что биологический анализ жизни животных (и особенно приматов) решает два основных вопроса: описание воспроизведения рода и связанных с ним отношений полов. Это описание быстро и незаметным для исследователя образом превращается в интерпретацию (приведем только один пример (из передачи осенью 1995 г. по московскому радио). Этолог таким образом описывает игру волков (цитата приводится дословно): "сначала волчица опрометью бросилась от волка наутек, потом все поменялось наоборот, теперь уже волк возглавлял гонку", самое удивительное в том, что этого, как всегда, никто не заметил).

Здесь явно видна тенденция рассматривать эти проблемы сквозь призму существования человеческого общества. Это стремление прослеживается неуклонно и в самых различных формах. Несмотря на пресловутую научную "объективность", на уровне методологии проводятся бесчисленные аналогии между началом женским и биологическим началом в человеке, предпринимаются попытки найти "природное" оправдание таким "мужским" чертам, как стремление к власти, склонность к полигамии; постоянно проводится безосновательное преувеличение половых различий как фактора развитости. Понятно, что в приматологии эти попытки выступают наиболее рельефно. "Приматология - это политика, проводимая другими средствами... - пишет в связи с этим Д. Харауей. - Описание жизни обезьян и человекообразных являют собой индустриальную и постиндустриальную версии прошлого и будущего наших "родичей"-животных и нас самих"... "споры, ведущиеся в приматологии, дают интригующие образцы политического мышления, связанного с проблемами самотождественности, человеческой общности и социальных изменений... Приматология - это жанр политического дискурса по вопросам человеческого общества".⁷⁾

Хотя, разумеется, не только приматология, но и всякая наука вообще исправно служит укреплению господствующей идеологической схемы, обосновывающей первичную структуру человеческого опыта как иерархическую. Практически эта посылка рассматривается как не только не подлежащая анализу, но как основополагающая для всякого научного поиска. Ее содержание фактически должно везде присутствовать, доказываться всеми возможными средствами, она выступает как первичное мета-методологическое основание для любой теоретической работы: кто-то должен быть обязательно поставлен на низшую ступень, что связано с абстрактностью самого образа науки, с попыткой перевести качественные характеристики в систему исчисления по типу "больше-меньше".

Посылка понимания человеческого опыта как организованного с позиций количественно-иерархических нашла свое выражение и в способе организации самой науки, она выразилась, в частности, в том, что женщины до сих пор играют там главным образом подсобные роли: "В действительности дело обстоит так, что поддержание довольно значительного числа работающих в науке женщин на нижних уровнях этой профессии оказывается исключительно важным условием успешной деятельности ученых-мужчин, берущих верх над женской неприметностью, инертностью, готовностью к самопожертвованию и готовых выдать достижения подчиненных женщин за свои собственные. Женщины получают репутацию полезных рядовых в армии науки, способных выполнять необходимую лабораторную рутину, но лишенных творческой способности, интуиции и аналитической смелости, без которых невозможна новаторская работа".⁸⁾ Известно, например, что опыты по структурному анализу ДНК, поставленные Розалинд Франклин, были использованы затем Уилкинсом, Уотсоном и Криком, которые получили за них премии, но считали, что "Рози, конечно же, не смогла бы правильно проинтерпретировать их". Очень удобная позиция!

В этих условиях девушкам сложнее добиваться тех же результатов, чем их сверстникам мужского пола. Сюда добавляется еще одна скрываемая нашей культурой, но очень существенная трудность. Мы имеем в виду общепринятое отношение к успеху: оно тоже неодинаково в отношении разных полов. Если для мужчин успех всегда поощряется, то для женщин он отнюдь не всегда связан с общественным признанием. К мнению компетентных женщин, например, прислушиваются меньше, чем к мнению мужчин: их чаще перебивают, как показывают исследования, они оказывают меньшее влияние на мнение группы. Иногда верное решение, предложенное женщиной, вообще не воспринимается группой. Так, широко известен эксперимент, когда американским студентам и студенткам была предложена одна и та же научная статья, но в первом случае она была подписана Джоном Смитом, а во втором Джейн Смит. В первом случае статья была расценена как содержательная, во втором - как не представляющая научного интереса. На самом деле вопрос об отношении женщины к науке совсем не такой безобидный, как кажется на первый взгляд: подоплека у него более, чем серьезная. Попытаемся разобраться в этом.

Мы уже писали о том, что мужчина как бы "естественно" является для нас выразителем того, что общезначимо[[Далее последуют полторы страницы специализированного текста, которые можно пропустить при ознакомительном чтении, однако они, по нашему мнению, важны для понимания общей концепции работы.]]. Здесь важно, что оно связано с выполнением основной и важнейшей для данной цивилизации задачи. В условиях западной культуры эта задача сводится в первую очередь к поддержанию ориентации на познавательный тип отношения к окружающему миру, на выражение "объективных", "вневременных" законов, причем, что самое главное, определенным - абстрактным - образом понятых законов.⁹⁾

Результатом этого явилось очень своеобразное явление - современный тип науки, который выдается за единственно возможный. На деле это весьма формальный и техницистски ориентированный тип науки, такой ее вариант, который практически полагает, что объективность - это математизированный мир. Такое положение дел сложилось постепенно в результате тысячелетнего господства этой культуры как живое воплощение присущего ей перекоса. В действительности математика не представляет объективность как таковую, математические законы - это только один из способов выразить объективное положение дел, а мы верим этой картине, хотя она - только изображение. Математизированный мир естествознания - это совсем не мир как таковой. Мы наши средства познания выдаем за само то, что познается только потому, что найден способ "вживить" нам под кожу этот тип видения. Повторяю, этот абстрактный вариант науки нам кажется единственно возможным, но это далеко не так. Более того, именно такое абстрактное понимание науки и привело нас сейчас к развитию серьезного мирового кризиса цивилизации. Сама такая "объективность" замешана на том, что на деле весьма сомнительно и уж во всяком случае недостаточно. С нашей точки зрения, это далеко не случайно, поскольку одни и те же исторические условия развития науки в ее абстрактно-маскулинистском варианте вызвали к жизни, с одной стороны, ряд социальных смещений, которые привели к гипертехницизму, перенаселению, экологическому кризису, а с другой - практику сексизма, дискриминацию по признаку пола. Это все - проявления одного и того же абстрактно-техницистского типа культуры, который под миссией женщины понимает "природное", а под миссией мужчины - "культурное" и, таким образом, делает мужчину по сути единственным выразителем познавательной ориентации человечества. В этом смысле абстрактность сама по себе, абстрактность как таковая уходит своими корнями в утерю возможностей ресурсов, связанных с целой половиной рода человеческого. Такое положение дел не имеет оснований претендовать на объективность - этого по меньшей мере мало для того, чтобы претендовать на объективность, поскольку не все участники игры тут представлены (не говоря уже о том, что и мужчина представлен там тоже неадекватно, о чем мы поговорим потом). Но из этого следует, что идеал познания и идеал дискриминации находятся ближе, чем нам обычно представляется. Не зря английская феминистка Вирджиния Вульф сказала: "А наука-то, оказывается, имеет пол!".

Предлагаемая нами здесь другая ориентация - это ориентация не на абстрактный закон. Она пытается помочь индивиду подключиться к знанию и познанию другим способом - не через непосредственную сразу данную полную истину, а через косвенные способы. Классическая, европейская культура догадывалась, конечно, о существовании этого способа, но она ограничивалась только символическим его рассмотрением. Это были символические типы деятельности - искусство, прежде всего. Однако в философии было показано, что логика символа несет на себе печать все той же познавательной ориентации, поскольку символ - это хотя и не непосредственная тема, но горизонт все той же познавательной установки.

А если проводить рассмотрение дальше, то станут видны и другие следствия из этих положений. Например, неудивительно, что пресловутая "женская проблема" выглядит в ее обычном представлении весьма непривлекательной - ничего другого и быть не может, поскольку она, строго говоря, и не может быть там сформулирована: ведь для классической науки это и есть та самая обратная сторона Луны, которая в принципе никогда не может быть видна, поскольку описание "женской проблемы" в ключе традиционной науки может дать только интерпретацию, ограниченную рамками уже упомянутой познавательной направленности, в ее абстрактном варианте, а она как раз от "женского"-то и абстрагируется, выражает маскулинистский тип видения. Так называемая "женская проблема" является для традиционной науки не одной из тем, наряду со всеми остальными, как это кажется на первый взгляд, а тем "бельмом", которое, будучи само не наблюдаемо, меняет возможность видения всего остального. Поэтому результатом исследования женских проблем в его обычном понимании будет оценка, принципиально не учитывающая компонент "немужского" в культурном опыте. Иными словами, простого теоретического интереса для анализа женской проблематики недостаточно, поскольку тут речь идет о постановке под вопрос как раз этого теоретического интереса самого по себе в той его технологизированной форме, которую он приобрел в нашей культуре. Стало быть, то, что называется "женской проблематикой", в традиционно ориентированных теориях не просматривается принципиально, а значит, если и можно теоретически анализировать "позицию" или "точку зрения" женщины, то только в гуманитарной теории специального типа, учитывающей особые условия жизни женщины в этой культуре, то есть учитывающие ситуацию ее постоянного вытеснения из этой культуры. Это весьма печально, но такова реальность.

Поэтому один из французских психоаналитиков (отнюдь не феминистской ориентации) Жак Лакан сказал: "Женщина не существует". Она не существует не в том смысле, что ее физически нет, а в том смысле, что она принципиально не представлена в культурном опыте человечества, она не существует в культуре, точнее говоря, существует, но сквозь призму мужского взгляда, мужской оценки, подобно тому, как Наташа Ростова существует лишь благодаря творчеству Л. Толстого. Конечно, принято восхищаться его пониманием души этой девушки, но никогда не переведутся школьницы, которые будут в сочинениях восставать против этого положения и писать: "я не люблю Наташу". Они чувствуют фальшь, чувствуют, что это говорит не сама женщина, что здесь даны только правила того, как она должна думать с точки зрения нормы, а если вдуматься, то (да простят меня читатели) подтасовок окажется много даже в таком выдающемся романе, как "Война и мир" Л. Толстого - и тонких, и не очень.

Выход, как представляется, заключается только в том, чтобы самим говорить о себе, как бы это ни было трудно. Нужно поверить в то, что это все-таки возможно. На практике обнаруживается, что, когда проходит первый шок после разочарования в традиционном типе культуры (если мы дадим себе труд действительно серьезно осознать глубину наших несогласий, то поймем, что это именно шок), то обнаруживается, что жизнь на этом не кончается, поскольку, как это ни странно на первый взгляд, оказывается, что нормы традиционного типа культуры не исчерпывают нас полностью и остается еще нечто, то есть оказывается, что это "чудо" в принципе осуществимо: возможно - жить "внутри" данной культуры, но при этом критически мыслить в ее адрес.

Нужно сказать, что по всему миру сейчас фактически весьма активно идет такое осознание. Россия, к сожалению, в этом отношении задержалась. Те, кто первыми поняли эту необходимость и начали разрабатывать разные участки нового подхода к делу, были именно феминистки. В частности, они начали рассматривать и вопрос о том, можно ли (учитывая принципиальную невидимость женских проблем сквозь призму существующего сейчас типа культуры) все-таки хоть как-то определить специфичность "позиции женщины". И здесь они прежде всего обращают внимание на тот очевидный факт, что женщины часто оказываются в ситуации своеобразной дефектности (которую обычно объясняют факторами биоидного порядка: З. Фрейд, например, говорил в этой связи о "биологической трагедии" женщины). Эту-то "дефектность" и анализируют феминистки, но они идут в анализе не по пути понимания этой дефектности как природной предопределенности.

Они считают, что если говорить о "дефектности" женщины и можно, то только в смысле наличия такой особой ситуации, когда женщине постоянно вменяется некая "прошлая дефектность", то есть получается, что эта дефектность совсем не "природой отпущена", а как раз наоборот, "культурой сконструирована" и сконструирована за счет организации возможности постоянного продления некой "прошлой дефектности". Поэтому раскрывать проблему пола и женских родовых характеристик здесь означает не обсуждение пола как факта, а ответ на вопрос о том, как создается специфический субъект-носитель определенных характеристик. Такая постановка вопроса позволила, по сути дела, перевернуть самую суть традиционных воззрений. Понятно, что представителям патриархатной точки зрения было за что возненавидеть феминисток, ведь с этих позиций открывается возможность совершенно иного подхода к делу. Вопрос теперь ставился в иную плоскость, он звучал так: каковы условия и стадии возникновения таких субъектов, которым можно приписывать характеристики феминности (и, конечно, не только феминности, но и маскулинности тоже).

С этих позиций мы и ведем наше рассмотрение. Здесь становятся объяснимыми способы формирования "женской дефектности", некоторые из которых мы уже упомянули. Одним из существенных средств здесь является постоянное внушение представлений о принципиальной неуспешности женских начинаний, причем интересно, что сами женщины постоянно побуждаются оценивать свой успех как случайный (чего нельзя сказать о мужчинах), зато за свои поражения женщины неукоснительно винят только себя. Нередко женщина, добившаяся успеха, одновременно наказывается за него обществом, поскольку ее успех, по сути дела, рассматривается как нечто глубоко двусмысленное. Общественное мнение склонно, как это было много раз показано в западных исследованиях, предсказывать дурные последствия успеха, если он достигнут женщиной, а не мужчиной (а наши СМИ намекали: "американцы послали в космос астронавтку - вот все и разбились", это один из образцов хваленой маскулинистской "железной логики"). Женщины поэтому ощущают известный дискомфорт в случае, если их "застали" в позиции преуспевания - каждая из нас это знает по себе. Мы стремимся немедленно оправдать свои действия, преуменьшить свои достижения, объяснить их стечением обстоятельств или какими-либо другими внешними событиями, чтобы снять с себя лично идентификацию с успешно действующим социальным агентом. Здесь становится видно, что на деле самостоятельное женское преуспевание рассматривается общественным мнением как ситуация весьма нежелательная. Сами слова "женский успех" воспринимаются нами весьма однозначно (в смысле успеха у мужчин). Существует даже особый феномен, называемый "боязнь успеха", и это состояние испытывают отнюдь не только девочки-подростки, оно практически характеризует всю норму женского поведения в современной культуре. Посредством полового стереотипа женщине внушают, что от нее активного компетентного поведения не ожидают. Идет некоторое замалчиваемое, но постоянное "подталкивание к несостоятельности", которое потом выдается не только за "природное качество", но почти что за самую суть женского характера.

Очень большую роль в этом необъявленном "обучении беспомощности" играет язык. Дело в том, что если присмотреться внимательно, то мы увидим, что, обращаясь к мальчику или девочке (также, как к мужчине или женщине), мы употребляем даже одни и те же слова, вкладывая в них разные значения. В сфере языка отношения власти между полами проявляются очень часто и в различных формах. Это и неудивительно, ведь индивиды выражают себя в речи в зависимости от их позиции власти: те, кто находятся в господствующей позиции, воспринимают индивидов из подчиненных страт как иных в сравнении с собой. Свои оценки они рассматривают как норму, а чужие - как отклонения, и язык фиксирует и продлевает эти отношения власти. Даже в самом словосочетании "мужчины и женщины" эти слова (хотя лингвистически равнозначные) выступают в обыденном понимании в неравной позиции. Если бы они обладали действительно равноценной значимостью (как это кажется на первый взгляд), то они не употреблялись бы всегда в одном и том же порядке. Такая языковая позиция является сама по себе выражением не только второстепенности, на часто и подчиненности второго члена этой пары (например, "родители и дети", "учителя и ученики", "врачи и медсестры" и т.д.). Даже там, где как бы из вежливости называются сначала женщины, а потом мужчины, все равно практически отношения власти сохраняются. Как уже было замечено до нас, в словосочетании "дамы и господа" иерархическое властное отношение приписывается только господам (то есть господствующим), а дамы остаются в положении нейтральности - не говоря уже о том известном факте, что слова "мужчина" и "человек" в ряде европейских языков, как известно, совпадают (man в английском и l'homme - во французском), а для обозначения женщины придуманы отдельные слова. Когда речь идет о том и другом поле одновременно, то вместо создания особой языковой формы принято употреблять обозначение именно мужского рода.

Очень часто, когда речь идет о мужчинах, то обсуждается их значительность в самых разных отношениях (они постоянно организуют себе поддержку в такой форме) - обсуждаются их профессиональные, умственные и многие другие качества, когда же речь заходит о женщинах, то они обсуждаются только в этом своем качестве - "женщины", причем зачастую с отрицательными коннотациями. Возможности языка велики, и часто он используется для закрепления этой иерархии. В результате господства маскулинистских представлений мужчины считают себя наделенными большим числом позитивных качеств, чем женщины. Такие благородные черты, как ум, способность к самоутверждению, профессиональная компетентность, способность к риску, инициативность, эффективность, приписываются ими главным образом самим себе. Поскольку в языке работает система бинарных оппозиций, то, тем самым, женщины оказываются как бы автоматически лишенными этих качеств. Эту подмену мы наблюдали много раз на наших телеэкранах, когда, начиная с приписывания всех этих качеств сильному полу, кончают тем, что говорят: "мужчина должен отвечать за перестройку" (по такому типу была, например, построена одна из передач "Двенадцатый этаж", которая была показана в 1987 г. по Центральному телевидению; эти примеры можно легко умножить), и опять женщинам предписывается быть наивными и не понимать, в чем дело.

Далее...