главная страница
поиск       помощь
Муратова Г.

Интервал

Библиографическое описание

Люби врагов твоих и не будет у тебя врагов. Она-то дурочка поверила. А потом вдруг поняла, что все пустяки, Люби врагов или не люби, если они у тебя есть, то все равно распнут. Случая своего не упустят. Да и будут ли враги интересоваться, теплится ли в твоей доброй душе любовь к ним? Им, врагам, наплевать. Как впрочем и всем остальным. Человек смело может судить о других по себе. Все мы по одному подобию. Конечно, есть какие-то мелочи, отличающие тебя от того кретина, который стоит уже сорок минут на автобусной остановке, не зная о том, что ее отменили. Ему неведомо, что ее отменили. Как неведомо тому дураку, зачем он это сделал, отменив удобный маршрут, к которому ты привык, с которым считался и который помогал тебе пунктирно, самую чуточку ориентироваться в этом кладезно-холодном мире.

Не стой, кретин, автобус не придет! Ну, дурак. Она отошла от окна. Жаль, далеко остановка. А то она бы крикнула ему: не стой. Здесь уже не ходит автобус. Она никак не могла понять, кому нужно было отменить удобный, привычный всем маршрут. И не дать ничего взамен. А славный ходил автобусик. В нем она иногда засыпала от усталости. Но всегда умудрялась проснуться к своей остановке. Все было привычным и удобным. И зачем это надо было?

Подруга Люся услыхав последнее се восклицание, сразу догадалась.

— Ты про автобус? И не говори. И так мало в жизни радостей, а тут... Третий день на работу опаздываю.

— Никакого в этом смысла...

— И не говори. Ни в чем нет смысла. И вино подорожало. Какой в этом смысл?

— Денег надо будет больше... Не будем пить.

— На кой они нужны? Если не в удовольствие. Люся сидела на зеленом пропитанном табачищем диване.

Забралась на него с ногами, устроилась надолго.

На градуснике, который был прикреплен еще прежним мужем, через грязное заиндевевшее стекло легко читались все двадцать три градуса.

— А терпеливый паренек. Смотри как ждет... — сказала она.

Люська врубила телевизор.

— Не могу без ящика. Как наркотик. Если в эту зиму отключат отопление — я переживу. Если электричество — не сдохну. А без ящика никуда. Полная иллюзия нормальной жизни.

Засвистел чайник на кухне. Заварился кофе. Ароматный и черный. Захрустели сухарики.

— Разве это выходной, — вздохнула Люська. — Эх, замуж бы.

— Зачем?

— Тебе легко говорить. Ты была. Если бы меня кто взял, ни за что бы не развелась. Вот зарежь.

— Вот и зарезал бы.

— Брось ты? — Люська в ужасе округлила глаза. И поверила.

— Ладно, я пожила бы немножечко, а потом отпустила.

В свои тридцать два года она понимала и знала твердо по своим личным убеждениям, что ничего в этой жизни случайным не бывает. И этот завтрак в морозный день, и закрытый автобусный маршрут. Хотя при чем тут автобус? Это конечно чей-то глупый приказ. Дать бы в глаз за это. Вот завтра на работу, поди, доберись. А с утра градусов тридцать будет, не меньше.

Девушки пили кофе и мололи чепуху.

Люська докурила свою сигарету и выкинула в форточку.

— Ну, сколько раз я тебе говорила...

— А брось ты... Снегом к утру заметет. Не выступай. В квартире чище будет.

Потом мыли посуду. Потом делали маникюр. Потом смотрели "Бурду".

Погода наверное портилась, сильно похолодало. Она встала, чтобы закрыть форточку. Машинально глянула вниз и обалдела. Потенциальный пассажир несуществующего маршрута стойко стоял на остановке. Правда, он уже не стоял, а быстро ходил туда-сюда, чтобы согреться.

Ну, чокнутый! Неужели не видит, что всего один на остановке. Сообразил бы, что нету народу-то другого.

И не крикнуть, не дозваться его. Замерзнет ведь.

Спуститься что ли? Сказать. Опять эта проклятая жалость к людям. Нет, не пойду. Ну его к чертовой бабушке. Дурак. На что можно надеяться, если он ждет уже два часа.

— Куда ты? — Люська спрыгнула с дивана. Она не была готова к такому вопросу и даже врать не стала, и накинула старое мужнино пальто, которое он за ветхостью не взял, сунула ноги в сапоги и выбежала из квартиры.

Чтобы добежать до остановки, нужно было обогнуть дом с противоположной стороны, пробраться по тропинке и пройти метров сто между больших сугробов.

Тропинки увы не было. Все в этом квартале знали, что автобуса нет, и ходили в противоположную сторону от шоссе. По другому маршруту.

Она шла, проваливаясь, в сугробах, согрелась, взмокла, но добрела.

— Молодой человек, напрасно ждете. Этот маршрут отменили... — сказала она этому дураку.

— Как вы сказали? Отменили? Какой ужас? Но зачем?

— Не знаю зачем, но только увы... Не мерзните. Идите вот туда... С полкилометра. Там другой пустили. Он повернулся в ту сторону, куда она ему указала.

— Спасибо вам, девушка... Я так замерз...

— И что же вы стояли так долго. Дураку ясно, что не ходят.

— Я не дурак... — засмеялся он. — И потом автобусы всегда ходят с большими интервалами.

Она вдруг внимательно посмотрела на его лицо.

— Господи, вы нос отморозили... Идемте ко мне домой, немедленно.

— Но мне нужно ехать. Меня ждут.

— А бросьте. Кому вы нужны с отмороженным носом. Пока они пробирались сквозь сугробы к ее парадной, ей показалось, что она слышит как звенят ноги этого несчастного в тонких матерчатых брюках.

— Вот и прекрасно. Вот и прекрасно, — говорил он, пока они поднимались по лестнице.

Она налила ему в ванную горячей воды, повесила брюки на батарею центрального отопления, чтобы согрелись.

Потом дала свой махровый халат. Люська не сводила с нее глаз.

— Кто это?

— Сейчас узнаем. Вот выйдет и узнаем. Незнакомец вышел из ванной в ее красном халате. Он был молод и свеж. И хорош лицом.

— Спасибо вам большое... — выдохнул он со счастливым придыханием.

— Ну я пойду? — в надеждой в голосе спросила Люська.

— Иди, — разрушила ее надежды Надя.

И Люська ушла, оставив после себя незагашенную сигарету. Та противно дымила в пепельнице, отравляя остатки кислорода в маленькой кухне.

— Вот вам кофе, вот бутерброд с сыром.

Незнакомец сел за стол, стыдливо пряча свои тощие ноги, кутая их в красные полы халата. Он пил кофе и ел с удовольствием.

И к Наде вдруг ненужно и внезапно подступили воспоминания о прежней семейной жизни. Господи, ну чем она была недовольна тогда! Вот так, в морозные дни, они подолгу вдвоем гоняли чаи, потом мигом, срывая с себя ненужное, убегали из кухни на диван и занимались любовью. Потом долго не вылезали из-под теплого одеяла. Бывало до вечера. Потом ужинали и опять засыпали счастливые. Сейчас глупостями казались мелочи, которые разорвали навсегда их мирный с мужем союз. Из-за чего расстались! Так раздраженные друг другом. И причин-то вовсе не было серьезных.

Она смотрела на незнакомого мужчину в своем доме, вдыхала аромат крепкого мужского тела, чистого и покладистого после ванной.

"Согрешить что ли" — подумала она и покраснела. А он сидел, уплетал очередной бутерброд и молчал. Только глаза его благодарно светились.

— Наелись? — спросила она.

Он кивнул.

"Согрешу", — подумала она.

— Можно еще кофе? — робко попросил он. "Нет, напрасно я развелась с Виталием. Напрасно. Было плохо. А теперь, что лучше? И сознайся сама себе, разве любовь к ближнему повела тебя на автобусную остановку, предупредить этого кретина? Врешь, дорогая. Если бы там баба стояла, да хоть умри она там, замерзни, не потащилась бы предупредить. Вот оно. Душа просит приключений. Это уж точно. Если бы баба, не пошла. Вот и вся любовь к ближнему". Ее неприятно поразило это признание в собственной корысти.

Она вдруг резко встала. Табуретка громко отлетела в сторону. Незнакомец вздрогнул.

— Вы извините...

Незнакомец понял, засуетился. Она подала ему согретые центральным отоплением штаны. И Виталию она так грела белье, когда по субботам он подолгу мылся в ванной. Воспоминание мучительно кольнуло иглой.

Незнакомец стоял в прихожей и подыскивал слова благодарности. Но она его перебила.

— Вы все поняли? Как выйдете, так направо и дуйте вдоль домов по тропинке. Придете прямо к остановке.

— Спасибо вам, — он наклонился и поцеловал ей руку. Она увидела обширную плешь на голове. Потом он выпрямился, надел свою енотовую шапку. На ней блестел растаявший снег.

— До свидания, — сказал он.

— До свидания, — сказала она, закрывая за ним дверь. Потом она пришла на кухню, стала мыть его чашку, вымыла сначала горячей водой, потом содой, потом каким-то импортным мылом. Обдала кипятком. Мало ли — незнакомый человек. И вдруг слезы покатились по се щекам. Она побежала в ванную, бросила свой красный халат в таз, налила воды, посыпала порошком.

Потом с таким же остервенением отмыла ванную. И думала сквозь капавшие слезы, думала о себе. Опять обманываешь. Кому врешь, пакостница? Ведь если бы остался, легла бы, не побрезговала.

А теперь вот следы кипятком шпаришь. Заразы боишься. А если бы остался, не побоялась бы. Это точно.

И что же это такое? Почему душа всегда стремится к каким-то приключениям? Случайностей не бывает. Все закономерно. И этот маршрут, отмененный местным начальством, не случайность. Если бы не этот дурной указ, не узнала бы она о себе правду. Не поняла бы про себя, что нет у нее уже в душе никакой любви ни к ближнему, ни к дальнему. А есть только постоянная надежда на приключение, которое вдруг, "совсем чудом" вырвет ее из рядов неудачниц-одиночек и вернет ей прежнее равновесие, счастливый быт и ту самую любовь к ближнему, которую она не мыслит без скромного семейного очага. Чтобы она могла спокойно смотреть в окно. И кто бы там не стоял на остановке, ее бы это больше не касалось.

 

 

 

 

литературоведение культурология литература сми авторский указатель поиск поиск