главная страница
поиск       помощь
Муратова Г.

Играем классику

Библиографическое описание

Не было бы никакого скандала, и где, — в самой милиции, если бы милиционер Пчелкин не обожал самодеятельность. В частности, подмостки сцены. Ходил Пчелкин в свободное от службы время в Дом культуры и участвовал там в спектаклях. Особенных талантов режиссер в нем не обнаружил, но не прогнал Пчелкина, а поручал ему крошечные бессловесные роли. Но Пчелкину и этого было достаточно. Потому что, кто не знает, что поевши соленого, всегда хочется тут же закусить тортом, и наоборот. Служба у Пчелкина была тяжелой и горькой, вот и ходил он по веерам в свою самодеятельность. Наслаждался искусством. И все было нормально и не скучно.

Но однажды получилось так, что режиссеру взбрело в его творческую голову поставить классику. Он взял драму из жизни прошлого века. "Иванов" называется. Пчелкин внимательно прочитал пьесу и долго предполагал, какую роль отведет ему режиссер. Пьеса ему понравилась. Во-первых про любовь, а во-вторых прямой начальник Пчелкина по службе носил такую же фамилию Иванов. И Пчелкину доставляло удовольствие, что он как бы благодаря искусству, может без дрожи в голосе обращаться с этой фамилией как хочет. Да и режиссер на репетициях склонял эту фамилию, как хотел, кричал в голос, что Иванов дерьмо и нехороший безвольный человек. И это все нравилось Пчелкину.

Сам он играл одного из гостей на свадьбе. Роль бессловесную, незаметную. И тем ужаснее, что именно эта роль перевернула некрепкое сознание Пчелкина.

Перед генеральной репетицией режиссер приказал всем одеться как для настоящего спектакля. То есть, Пчелкин первый раз в жизни увидел фрак. И все, что к нему прилагается. Ладно там сорочка с накрахмаленным воротничком и бабочка. Этим Пчелкина не удивишь. Но фрак! Фрак действительно произвел в душе Пчелкина переворот.

Нет, пока фрак лежал на стуле в гримуборной, все было нормально, но как только Пчелкин его надел, а также все, что к нему прилагалось — сорочку, бабочку, какие-то немыслимые туфли, взятые в областном театре напрокат, да еще белые перчатки — тут Пчелкин почувствовал в себе некоторые метаморфозы.

Только он собрался попросить у коллеги, такого же любителя театра, Гаврюшина папироску, хотел толкнуть его в плечо и сказать: "Не жмись, Алеха, дай беломорину", — как у него получилось все по-другому. И совсем по-новому.

Он вдруг неторопливой, ровной, полной необыкновенного достоинства походкой подошел к Гаврюшину и тихим голосом попросил: "Не одолжите ли папироской, любезный Алексей Дмитриевич?"

Алексей Дмитриевич сначала от удивления открыл рот по поводу такого нового с собой обращения, но поскольку он тоже уже был во фраке, не менее любезно ответил: "Пожалуйста, Григорий Леонтьевич. Очень рад услужить". И даже чиркнул зажигалкой.

— Благодарю вас покорно, — услышал от себя Пчелкин следующую нелепицу и даже покраснел от своей новоиспеченной воспитанности.

Дальше все пошло еще более необыкновенно. Весь вечер Пчелкин чувствовал свою великолепную осанку, слышал свой негромкий голос и даже несколько слов легко сказал одной даме на французском языке, который когда-то учил в школе и имел по нему стабильную двойку.

Когда во время последней сцены, наступив случайно актрисе на шлейф, он не сказал по обыкновению "корова" или "дура", а попросил извинения, шаркнул ножкой и наклонившись (это уж совсем того...) поцеловал у нее ручку...

То же самое происходило и с остальными членами коллектива. Дамы не курили в перерыве, закинув нога на ногу. Они стояли с гордыми лицами, талии у всех были исключительно тонкими, а прически и новые выражения лиц делали их совершенно неприступными красавицами. Даже Лилька Зыкина, уборщица этого ДК, матершинница и выпивоха, выглядела настоящей дворянкой, и в разговоре с ней Пчелкин услышал, насколько классика расширила ее лексикон. И заметьте, за весь вечер ни одного грубого словечка.

Сам же Пчелкин выгибал грудь колесом, то и дело снимал и надевал перчатки и делал это с необыкновенным удовольствием и грацией, совсем ему не свойственной, когда он во время дежурства подбирал пьяных у себя на участке или орал в винной очереди, размахивая резиновой дубинкой.

Надо сказать, что новое состояние Пчелкину очень понравилось. После генеральной репетиции он снял фрак и остальное и почувствовал, что в его жизни произошло нечто замечательное. И в голове у него родилась идея. Он думал над ней, когда возвращался домой, потом всю ночь, ворочаясь в постели. А утром созрел и решительно направился к начальству. Идея родилась. Пчелкин ее сформулировал и на всякий случай, чтобы толково объяснить, записал тезисно в своем служебном блокноте.

Начальник Иванов был сильно не в духе и встретил Пчелкина дежурной фразой:

— Слушай, не до тебя. Сходи лучше в первый корпус двадцать шестого. Там опять мордобой. Чтоб они все сдохли. С утра начинают, — и не выслушав Пчелкина, скомандовал: "Кругом марш!"

Что с него взять с начальника. Он же был не во фраке. Поэтому Пчелкин не обиделся. Быстро слетал на мордобой, навел порядок, но от своего не отступился. Он опять сунулся к Иванову со своим предложением. На этот раз начальник был в духе, поймали давно бывшего в бегах рецидивиста, и поэтому Пчелкин был принят более милостиво. Иванов начал с легкого выговора:

— Опять ты, Пчелкин, твою мать, что-нибудь придумал. Тут понимаешь, пашешь с утра до ночи, а ты лезешь со всяким дерьмом, время на тебя тратить. Что у тебя в винном? Ты куда столько привозишь? Мне этих пьянчужек и поместить некуда.

Что с Иванова возьмешь, он был не во фраке. И Пчелкин, сбиваясь и запинаясь, поведал капитану свою идею. Вот если этих несчастных суточников не сажать в камеры, а помыть и лотом дать им поносить фрак. Все пятнадцать суток. И вы посмотрите, товарищ капитан, что с ними произойдет. И в той же очереди в винном отделе. Всем выдать фраки, а женщинам платья с кринолином. И будет чудо, — пообещал Пчелкин.

— А в зоне? — резонно спросил капитан.

— Можно и в зоне. Результат будет один. Можете считать это моим рацпредложением, — сказал в заключение Пчелкин. И уже менее робея рассказал капитану о своих переживаниях, когда он впервые надел фрак.

— Неужели по-французски говорил? — не верил капитан.

— Ей богу.

— Ну скажи чего-нибудь.

— Сейчас не могу, я не во фраке, — с сожалением признался Пчелкин.

То ли Иванов был еще глупее Пчелкина, но только он отнесся всерьез к предложению подчиненного.

— В этом что-то есть, — сказал он, и собрав в кучу все факты, пошел на доклад к своему начальству, генералу.

Вот тут-то и разразился скандал.

Генерал кричал громко и долго. Как он матерился!

Еще бы, генерал ведь был не во фраке.

Разбитый в пух и прах умным и опытным генералом, Иванов сел покурить в машине, в родной ПМГешке. Иванов старался не смотреть на Пчелкина, потому что боялся его убить.

— Вот если бы он был во фраке, он не позволил бы себе, — сказал Пчелкнн.

— Иди ты знаешь куда, — ответил Иванов, — ты своими глупыми идеями срываешь кампанию по борьбе с возрастающей преступностью. — Иванов повторил слова генерала, — чтобы звука не слышал ни о каких фраках.

Так провалилась прекрасная идея. Пчелкин стал посмешищем у себя в отделении. А генерал даже хотел понизить Пчелкина в звании, но было некуда, Пчелкин оказался рядовым милиционером. А то бы понизили за разложение и фривольные мысли на службе. Впрочем, на генерала можно было не сердиться. Он не только был не во фраке, но он даже не знал, что это такое. Фрак генерал мог видеть разве что в филармонии на дирижере. А в филармонии генерал не был ни разу в жизни.

Пчелкин пришел домой расстроенный. И даже хотел уйти со службы. Но вечером пошел в ДК, надел опять фрак и перчатки и подумал о генерале сразу хорошо. Пожалел за некультурность и грубый лексикон. Генерал ведь всю свою жизнь носил форму. Мальчиком в школе, юношей в армии, потом в училище. И теперь вот в лампасах. Какой там фрак! И вообще. Россия большая. Такая большая, что на всех фраков не напасешься.

 

литературоведение культурология литература сми авторский указатель поиск поиск