|
|
|
|
|
|
|
|
||
|
|
|||
|
|
|
|
|
В ту зиму я играла в самодеятельном театре. Помню, что здание было обшарпанное, неуютное, на окраине города и что было страшно по вечерам добираться оттуда домой. Роли, которые я играла, хотя и были заглавные, мало трогали меня. Я с трудом верила, что этот тюль, выпрошенный мной у бабушки, — накидка королевы, а заляпанная краской лавка — ее кровать.
Тоскливо было еще и оттого, что парни и девушки, приходившие на репетиции, все почти перевлюблялись, многозначительно переглядывались и уходили домой парами. Но самое, пожалуй, неуютное чувство я испытывала, когда приходилось играть в одном эпизоде с Анфисой. Она была так же молода, как и я, но из того типа девушек, которые крупны, выглядят не по годам взрослыми и как бы не существуют для парней их возраста. И роли ей давали все "взрослые" — матерей, бабушек. Кажется, она училась в институте на каком-то техническом факультете, но бредила только "цеатром", как она произносила.
Странное чувство испытывала я, когда играла ее внучку. Она утешала меня, уговаривала, что все будет хорошо, жала мои руки своими руками — и я как-то терялась оттого, что ее руки были — или становились в этот момент? — очень горячими. Мне казалось это лишним, ненужным, слишком искренним среди этих жалких декораций. Я напрягалась и старалась освободиться от ее рук, но Анфиса все утешала свою внучку и прижимала меня к своему полному, большому телу. Оно тоже было горячим и колебалось от ее громкого грудного голоса.
Вскоре я покинула этот кружок, Анфиса же долго еще играла, и однажды, по старой памяти придя на их постановку, я опять увидела ее на сцене, раскрасневшуюся, полную, чуть постаревшую и нисколько не изменившуюся в своих манерах. После короткого раздумья я все же не пошла за кулисы, а вскоре узнала, что Анфиса куда-то далеко уехала.
Совсем недавно, гуляя с дочерью на улице, я встретила Анфису, и она бросилась обнимать меня, сверкая мелкими зубками, хохоча и тормоша меня. Мы пошли к ней ("скорее, скорее, я ребенка одного оставила"). Мебели в квартире почти не было, зато на полу высилась целая гора игрушек. Из кухни вышел нарядно одетый, прелестный мальчик лет четырех с ангельскими глазками и очаровательной улыбкой. "Тут мы с ним и живем", — прижав его голову к груди, сказала Анфиса, вздохнув. Мальчик улыбался. Потом, надев некрасивый, портивший ее халат, она уселась на кровать, стала жаловаться на маленький заработок в их бюро, на расходы. Я спросила про театр, и она махнула рукой: где уж там! При прощании она обняла меня по-прежнему, как-то слишком сильно, а мальчик подал мне маленькую горячую руку.