|
|
|
|
|
|
|
|
||
|
|
|||
|
|
|
|
|
Русский человек в застолье, Боже мой, все-то он о Ельцине, о Горбачеве.
Мама. Надо же... Ельцина выбрали в Россию, а он — болтун!
Лидия Павловна. А Горбачев твой чем лучше? Зачем он Сахарова угробил? Сначала кисло так на него смотрел: мол, зря я тебя из Горького вывез... а потом... Налей рассолу, я запью.
Мама. Правда, Сахарова угробил, я сама видела... он дает ему записки. Такой умный человек дает, а Михаил...
Телевизор. И сколько раз в году повышали зарплату партработникам!...
Лидия Павловна. И не стыдно твоему Горбачеву слышать такое?
Мама. Все прощаю Горбачеву, только зачем он Сахарова угробил да зарплату своим повышал несколько раз? Но Ельцин-то не лучше. Еще соленых арбузов?
Лидия Павловна. Да Ельцин жену свою не высовывает.
Мама. Ну его без жены-то и Буш не принял, а Горбачева — принял.
Лидия Павловна. Принял, потому что Горбачев твой — шпион!
Мама. Как? Миша — шпион?!
Лидия Павловна. А о чем он наедине с Бушем говорил, а?
Мама. Все прощаю Горбачеву, только вот зачем он Сахарова угробил, зарплату своим повышает и с Бушем наедине встречался...
Бабушка (смотрит футбол). Ой, упал! Ой, сшибли! Ой-ой!
Лидия Павловна. Бабушка, вы за кого болеете?
Бабушка. Да мне всех жалко.
Лидия Павловна. Молоко будет стоить полтинник. Вот и Горбачев!
Мама. Нет, он прав. Надо повышать. Грузия гонит воду минеральную — за двадцать копеек, а корову надо вырастить. Я работала в колхозе, знаю. Поэтому за Горбачева. С утра до ночи. Выпьем за него!
Лидия Павловна. За Ельцина я выпила бы...
Мама. Ельцину до Миши далеко!
Лидия Павловна. Конечно, далеко — он не такой проходимец. Надо же: твой-то организовал аварию — сбросили Ельцина в реку...
Мама. Так ему и надо! Я Горбачеву единственно, что не прощу — это Сахарова, зарплату своим и наедине с Бушем. А Ельцину — так и надо.
Лидия Павловна. Дождется твой Миша, прибьют его, как Чаушеску. Что сделали: объявили повышение цен. Пусто стало в магазине.
Мама. А все равно Горбачева любят. Я с внуком ехала в электричке, говорят: мальчик красивый, как Горбачев!
Лидия Павловна. Я на кассе сижу в магазине, не слыхала любви к Горбачеву. Только входят, видят пустые полки: ну, довел!
Мама. А я в столовой работала. Хлеб там выбрасывали. Каждый день три тридцатки.
Я. Сколько это?
Лидия Павловна. Три кастрюли по тридцать килограмм.
Мама. Поэтому хлеб надо подорожать. Подорожить. Без рюмки не выговоришь. Ну, за Горбачева!
Лидия Павловна. Ты одно за своего пятнистого оленя! А я в магазине ничего хорошего про него не слышу. Того и гляди прибьют его.
Мама. Ну и прибьют, так все равно он будет Горбачев — не Ельцин же.
Телевизор. Наш корреспондент взял интервью у Лигачева... после его поездки...
Мама. Этому Кузьмичу на пенсию пора, а он все болтает!
Лидия Павловна. А дружок твоего Миши.
Мама. За все Горбачева люблю, только не могу простить Сахарова, зачем зарплату своим повышает, почему с Бушем наедине и вот эту дружбу с Лигачевым...
Лидия Павловна. Ты на экране целуешь, поди, своего Мишу?
Мама. Ты Ельцина своего целуй!
Лидия Павловна. А он красавец, его и можно. А Горбачев твой развел спекулянтов...
Мама. Кооператоров? Согласна. Со-гла-сна. Уж все прощаю ему, а кооператоров — нет. Спекулянты. Купят в одном месте — в другом дороже продадут. Нет, ты эту обувь сам сделай, тогда и продавай!
Я. Мама, ты всю жизнь в торговле проработала, на кассе. Что ты сама-то делала? Какую обувь ты производила? Нет такого слова "спекулянты". Это коммерция. Во всем мире так. Одни производят, другие продают. Лишь бы людям было хорошо.
Мама. Он хорошо сделал — купил где-то дешево, а поехал на Урал, к нам, и продал дорого? Хорошо?
Я. Конечно, хорошо. Сколько людей бы поехали за обувью, а так — время экономится.
Мама. Нет, их надо запретить, эти кооперативы!
Лидия Павловна. Тут я полностью согласна. Выпьем за согласие!
Мама. А какие у меня помидоры, а? Запретить!
Я. О, советские люди, как вас искорежили, бедных. Во всем мире коммерция, лишь бы людям было хорошо...
Мама. А чем нам плохо? Мне не надо ни машины, ни лодки, ни самолета. На машине можно разбиться, на лодке — утонуть, с самолета — упасть.
Я. Мама, это и есть рабство, так говорить. Вот моя знакомая уехала в Израиль 20 лет назад, а нынче в Москву приезжала, так каждый день в гостинице плакала: жалко нас.
Мама. А ты ее не жалей. Так и надо. Ты, дочка, не жалей ее — уехала — так ей и надо.
Я. Она нас жалела.
Мама. Не пересекай! Она врет, она говорит, что нас жалеет, а на самом деле — себя жалеет, что уехала.
Лидия Павловна. Заставить всех хорошо работать на государство, и все.
Я. Заставляли семьдесят лет, и что? Впрочем, вас семьдесят лет калечили, я за семьдесят минут не исправлю...
Мама. Чего не хватает? Вот стол, вот стены...
Я. Без обоев.
Мама. Не пересекай! И без обоев хорошо. Чего людям не хватает.
Я. Все люди разные. Тебе ничего не надо, но другим-то зачем указывать... И хорошо, что все люди разные — все были б одинаковые, с ума сойти!
Мама. Я бы не сошла. И не сойду. Сейчас чай! Ах, кавалеров мне вполне хватает, но нет любви хорошей у меня... (поет).
Лидия Павловна. Пойду, сын сосновые шишки принес, надо варить.
Мама. Дочь, пиши рецепт! Чего ты уже разлеглась на диване-то?
Я. Черчилль говорил: он дожил до 86 лет, потому что никогда не стоял, если можно было сидеть, и никогда не сидел, когда можно было лежать.
Мама. Вот видишь! Не сидел! В движеньи все прожил. Ах, я сама, наверно, виновата, что нет любви хорошей у меня...
(Гостья подхватывает, вместе красиво поют).