Москва
Региональная общественная организация
«Женщины и информация»

Светлокосый солдат

Передо мной пожелтевший от времени наградной лист эпохи Великой Отечественной войны. В графе, очень официально озаглавленной: «Краткое конкретное изложение личного боевого подвига или заслуг», казенным языком полкового писаря «изложено», как старший сержант Зинаида Самсонова, санинструктор 1-го батальона 667-го стрелкового полка Ромоданской стрелковой дивизии, кандидат в члены ВКП(б), «с первой группой бойцов 24 сентября 1943 года в районе села Сушки, Каневского района, форсировала реку Днепр...»

Как много стоит за этими скупыми строками!...

Девятнадцатилетняя Зина вызвалась добраться до правого берега с первым же взводом добровольцев. И вот по ночной реке двинулись превращенные в плоты понтоны. Но...

И среди этих героев, «вцепившихся» в правый берег, была невысокая светло-русая девушка с круглым русским лицом и серыми спокойными глазами. Она то перевязывала раненых, то хваталась за автомат, отбиваясь от наседавших фашистов. Когда кончились патроны, Зина сражалась гранатами, снятыми с убитых врагов.

26 и 27 сентября немцы предприняли последние отчаянные усилия выбить русских с правого берега. Они ходили в контратаки по восемь раз в день. Под непрерывным минометным и пулеметным огнем девушка вынесла с поля боя тридцать тяжелораненых бойцов и офицеров. Но вынести и перевязать — это еще полдела. Чтобы спасти жизнь раненых, необходимо было спешно переправить их на левый берег.

И Зина грузит раненых на понтон. Снова кипящий Днепр, снова «переправа, переправа, берег левый, берег правый». А рядом — беспомощные люди, ищущие защиты у нее, молоденькой девушки, почти девочки.

Казалось, только чудо могло спасти их всех.

И чудо свершилось: понтон благополучно пристал к левому берегу. Девушка спешно погрузила раненых на повозки, пришедшие из санроты, и опять вспрыгнула на понтон, возвращавшийся на правый берег...

Снова читаю и перечитываю пожелтевший наградной лист: «Санинструктор Самсонова... достойна представления к званию Героя Советского Союза». Подпись командира полка. Дата — октябрь сорок третьего. Потом, в ноябре, слово «достойна» написал командир дивизии, к тому времени уже получившей наименование краснознаменной Ромодано-Киевской. Затем — командир корпуса, дальше — командующий армией. И, наконец, 3 июня 1944 года Указом Президиума Верховного Совета Зинаиде Самсоновой было присвоено звание Героя Советского Союза.

Но Зина уже не узнала об этом...

Пока наградной лист путешествовал по необходимым инстанциям, девушка воевала, спасала раненых, шла с армией вперед и вперед...

И когда еще не был подписан Указ, утверждающий бессмертную славу Зины Самсоновой, она погибла в бою за маленькую белорусскую деревню Холм, затерянную в болотистых чащах Полесья.

Военное счастье шло рядом с девушкой на Сталинградском и Воронежском фронтах, оно было рядом и в днепровском аду — без единой царапины вышла она из этих грандиозных боев. А тут, в полесской деревушке, счастье изменило светлокосому солдату...

Мне выпала честь быть однополчанкой этой удивительной девушки.

Когда меня, «начинающего» санинструктора, направили в батальон, которым (как шутили бойцы) «командовала Зинка», краснознаменная Ромодано-Киевская дивизия стояла на переформировке в прифронтовой полосе. После боев на Украине, после форсирования Днепра дивизия крайне нуждалась в отдыхе и пополнении.

С волнением подходила я к санвзводу: сейчас я увижу ту самую Зину Самсонову, о которой по фронтам уже ходили легенды.

Возле землянки, отличавшейся от других белым с красным крестом флагом, невысокая светло-русая девушка в ватных брюках старательно умывалась снегом. Я представилась ей по всей форме, щеголяя подчеркнутой выправкой новобранца. Зина чуть насмешливо осмотрела меня с головы до ног и задержала взгляд на задубевших от мороза сапогах.

— Форсишь? Или валенок нету? — вместо приветствия сердито спросила она.

— А что? — огорошенная таким приемом, ответила я вопросом па вопрос.

— А то, что обморозишь лапы, — повысила она голос. И так же сердито приказала: — Возьмешь мои валенки, если своих не нажила!

— А вы сами?

— А я привычная! — вдруг широко улыбнулась девушка и протянула мне шершавую руку: — Самсонова. Зина. И не «выкай» — я небось не старше тебя.

... В боях я оценила меткость солдатской шутки о том, что нашим батальоном «командует Зинка». Она всегда была впереди, а когда впереди девушка, можно ли мужчине показать свой страх? И тот, кто вдруг заколебался, кто не в силах был подняться под ураганным огнем, видел перед собой спокойные серые глаза и слышал чуть хрипловатый девичий голос: «А ну, орел, чего в землю врос? Успеешь еще в ней належаться!»

В батальоне нас, девушек, было всего две. Спали мы под одной шинелью, ели из одного котелка — можно ли не подружиться? Но дружбе этой суждено было очень скоро оборваться...

И сейчас, когда прошло уже много лет, мне трудно вспоминать о том, что случилось в один из январских дней на втором Белорусском фронте в районе неизвестной полесской деревушки Холм. Свою боль, свое горе я попыталась вложить в стихи, которые так и назвала — «Зинка».

Мы легли у разбитой ели. Ждем, когда же начнет светлеть. Под шинелью вдвоем теплее На продрогшей гнилой земле.

— Знаешь, Юлька, я — против грусти, Но сегодня она не в счет. Дома, в яблочном захолустье Мама, мамка моя живет.

У тебя есть друзья, любимый, У меня лишь она одна. Пахнет в хате квашней и дымом, За порогом бурлит весна.

Старой кажется: каждый кустик Беспокойную дочку ждет. Знаешь, Юлька, я — против грусти, Но сегодня она не в счет...

Отогрелись мы еле-еле. Вдруг — нежданный приказ: «Вперед!» Снова рядом в сырой шинели Светлокосый солдат идет.

... Шла дивизия в бой без песен, Шла без митингов и знамен. В окруженье попал в Полесье Наш потрепанный батальон.

Зинка нас повела в атаку, Мы пробились по черной ржи, По воронкам и буеракам, Через смертные рубежи.

Мы не ждали посмертной славы — Мы хотели со славой жить! Почему же в бинтах кровавых Светлокосый солдат лежит?

Ее тело своей шинелью Прикрывала я, зубы сжав. Белорусские ветры пели О рязанских глухих садах...

Знаешь, Зинка, я — против грусти, Но сегодня она не в счет. Дома, в яблочном захолустье Мама, мамка твоя живет.

У меня есть друзья, любимый, У нее ты была одна. Пахнет в хате квашней и дымом, За порогом бурлит весна.

И старушка в цветастом платье У иконы свечу зажгла... Я не знаю, как написать ей, Чтоб тебя она не ждала.

... Письмо Зининой матери — Марии Максимовне — так и не было написано — не поднялась рука...

Пусть же мой очерк будет запоздалым письмом в то «яблочное захолустье», где и сейчас живет мать героини. Низко кланяюсь вам, дорогая Мария Максимовна. Мы никогда не забудем нашего светлокосого солдата, вашу Зину. Она была хорошей дочерью и вам, и своей второй матери — Родине.