Москва
Региональная общественная организация
«Женщины и информация»
В БОЯХ ПОД РЖЕВОМ
В начале октября 1942 года нашу батарею подняли по команде «Тревога». Что значит эта команда, девушки уже знали. Лена Галактионова впоследствии вспоминала, что перед отправлением на фронт им, как и было положено по уставу, ночью по тревоге пришлось грузить на автомашины и приборы, и снаряды, помогая орудийщикам. Тяжести были неимоверные, но никто не жаловался. Делали девушки все, что им надлежало, наравне с мужчинами.
Комбат Мешков сказал, что батарея снимается с места и едет в заданном направлении.
Двигались мы по Волоколамскому шоссе. Дорога была сильно разбита. Не раз приходилось слезать с автомашин, на которых везли технику, подталкивать их, чтобы ехать дальше.
Остановились вблизи Волоколамска. Жители его показали оставшиеся виселицы, на которых фашисты вешали советских воинов и партизан.
Сам город разрушен не был. Уничтоженными оказались только дома, стоящие у дороги.
В Волоколамске командир батареи объявил:
— Едем на защиту своих войск к городу Ржеву.
Помню, проезжали города, которые немецкая авиация и войска разрушили почти полностью. Чернели обугленные корпуса пустых домов. Жителей не видели. В деревнях попадались женщины, которые выкапывали картошку, считая уцелевшие картофелины, как драгоценные камешки. Голодали многие.
Путь был трудный. Ночью пользовались плащ-палатками, спали и в них, и в кузовах автомашин, а подчас даже просто на сырой земле. Как-то заночевали в одной из деревень. Нашли там заброшенный сарай с прелым сеном. Почти стоя, девушки, воткнувшись в теплое сено, крепко спали.
Нередко мы видели страшные следы боев. Лена Фельдман припоминает, что однажды среди ночи ее разбудили, чтобы идти на дежурство. В кромешной темноте ее проводили на место дозора. Когда пришло утро и стало совсем светло, она увидела, что стоит у самого края глубокой ямы, на дне которой лежала... оторванная нога немецкого солдата в грубом башмаке и обмотках. Еще бы один шаг и она наверняка свалилась бы в эту яму. Естественно, что все это произвело на нее тогда ужасное впечатление.
К следующей ночи уже подъезжали к Ржеву. Разбили палатки для ночлега около примыкающей к городу деревни. Здесь население жило совсем рядом с фронтом, близко не только к врагам, но и к самой смерти. Порой, глядя на местных жителей, казалось, что они ко всему кошмару войны уже успели привыкнуть. Кто-то копался в огороде. Нас многие порой как будто не замечали. Мы завели с ними разговор о войне, ночных боях. Сначала об этом никто не хотел говорить с нами. Все предпочитали вспоминать мирное прошлое. Когда над Ржевом пролетали вражеские самолеты и была слышна стрельба, кто-нибудь спокойно комментировал или поругивался:
— Поналетели тут, гады-фашисты. Сейчас начнут бомбить.
Потом также спокойно кто-то говорил:
— Пронесло.
Наши бойцы-девушки остро почувствовали горячее дыхание войны.
Зарядили осенние дожди. Было холодно.
Вообще-то бои под Ржевом начались с августа 1941 года. С тех пор здесь шли постоянно ожесточенные сражения наших частей с фашистами.
В сводках о боях за Ржев говорилось, правда, скупо: «Наступательные действия наших войск в районе Ржева, угрожающие немецкому плацдарму группы «Центр», находящейся под командованием генерал-полковника Моделя, и сковавшие крупные силы противника, тем самым содействовали обороне Сталинграда».
В жизни многих советских семей имя этого города стало связано с потерей близкого человека. Здесь погибли тысячи наших солдат и командиров. Бои были кровопролитными. Немало здесь полегло и фашистов.
Подъехав к месту назначения, наша 14-я батарея расположилась в четырех километрах от передовой линии фронта. Позади нас, в пятистах метрах, находилась деревня Хорошево.
Сразу начали подготовку и к боевым действиям. Через два дня мы обустроили места для орудий, приборов, построили окопы, землянки. Все это накрыли «масксетями», чтобы с воздуха нас не обнаружили. Землянки для бойцов-мужчин располагались около орудий, для девушек - у приборов или рядом с ними.
На передовой бойцы-девушки жили в шалашах. Спали, ели, сидели на лапнике, который стелили прямо на земле. Недалеко был лес. Там установили мы два шалаша из молодых деревьев — для мужчин отдельно и отдельно для девушек.
Конечно, условия быта были тяжелые, но девушки старались их сделать более сносными, удобными для себя. Им и здесь, на фронте, было небезразлично, как они выглядят. Ведь совсем рядом, бок о бок с ними находились командиры и бойцы-мужчины.
У нас в подразделении служил электриком Тюрин. Ему было лет 40-45. Для девушек-бойцов он стал как отец родной. Они часто обращались к нему с разными своими просьбами и нуждами. Как-то Тюрин попросил меня:
— В течение часа в палатку девчат попрошу не заходить. Девушкам надо привести себя в порядок.
Так установилось затем каждый день. Девушки в такой час приводили себя в порядок. Стали после этого более разговорчивые, шутили. Вместе с ними мы подчас делили пищу, которую иногда девушки-бойцы готовили сами. Всю батарею обслуживал только один повар - мужчина.
С передовой, узнав, что прибыла зенитная батарея, не раз приходили к нам вестовые и от имени командиров частей просили открывать точечный огонь по бетонированным дотам и дзотам фашистов. Комбат Мешков отвечал им, что батарея будет вести огонь только по фашистским самолетам, идущим над передовой. Ведь враг еще не знал, что сюда прибыло зенитное подразделение.
В один из первых дней нашего пребывания под Ржевом к нам на батарею с передовой пришло несколько, как мы их назвали, «усталых командиров». Они только что вернулись с поля боя. Мы обступили их и стали расспрашивать. Разговорились.
— Будни на передовой неодинаковы, — рассказывал один из них. — В иной день или ночь вроде тихо. Потом вдруг раздаются мощные бомбовые удары. Это вражеские пикирующие бомбардировщики сбрасывают свой смертоносный груз. И тогда разгорается бой — в воздухе и на земле.
В словах этих людей чувствовались одновременно и усталость от военных будней, и ожесточение, и ненависть к врагам, и неистребимое желание и надежда во что бы то ни стало выжить и, конечно, победить, своими глазами увидеть ее, долгожданную победу.
— А каково на передовой солдатам — тяжко, понятно? — спрашивали мы.
— Конечно, каждый солдат думает на передовой, что выживет, но не говорит об этом, — продолжал «усталый командир». — Вы, зенитчики, сами увидите, что будет здесь ночью. Небо прорвут молнии артиллерийских вспышек и разрывов, оно будет гудеть и содрогаться от стрельбы. Кромешный ад.
Бойцы-девушки вопросов не задавали. Конечно же, они переживали, но страха у них не было. Очень точно эти чувства передала мне впоследствии в одной из наших бесед Лена Галактионова: «Мы испытывали ужас, горе оттого, что такое происходило. Но ни одна из нас не испугалась и не растерялась. Лишь раз, когда мы стреляли по появившемуся из-за леса фашистскому самолету, а батарея не успела быстро сориентироваться, растерялась Люся, заметалась, но очень скоро пришла в себя. Мы с ней об этом вспоминали потом».
Между тем в конце своего рассказа «усталый командир» сообщил:
— Ваше начальство, да и вы должны знать, что в полночь через батарею пройдет наш самолет «У-2». Ни в коем случае огонь по нему не открывайте. Да вы просто и не сможете его достать. Ведь он летит на высоте 200 — 250 метров. Вы услышите характерное тарахтение, будто по небу едет «таратайка».
— А между тем «У-2» тихо, как летучая мышь, повиснет над заданным квадратом и начнет бросать бомбы на немцев, — продолжал свой рассказ «усталый командир». — И только когда он отбомбится и улетит, вы услышите невообразимый шум и гам: это гитлеровцы поведут беспорядочную ответную стрельбу.
От них же мы узнали, что иногда «У-2» ночью после бомбежки траншей врага сбрасывает своим свежие газеты.
— Командир батареи может договориться с начальством аэродрома и летчик будет и вам «доставлять» таким образом газеты, — посоветовали они нам.
Все мы, бойцы и командиры, с большим интересом слушали пришедших с передовой. Тут же наш повар принес им что-то покушать, а также по чарке водки, говоря: «Вы заслужили большего, но иного у меня просто нет».
«Усталые командиры» выпили, закусили и прямо здесь же, на земле, заснули.
Как очевидец, должен сказать, что сражение под Ржевом — это действительно одна из тяжелейших, кровавых страниц в жестокой летописи войны. По своему масштабу, числу ожесточенных схваток с противником, интенсивности бомбежек и стрельбы с обеих сторон оно стоит в особом ряду.
В подтверждение сказанного хотел бы процитировать несколько строк из рассказа под названием «У Ржевского леса», написанного крупным советским писателем Ильей Эренбургом. (Рассказ помещен в книге «В боях за Ржев» (с. 73). Вот они:
«Мне не удалось побывать у Сталинграда, и о битве на Волге я знаю только по очеркам В. Гроссмана, по роману В. Некрасова, да по рассказам друзей. Но Ржев я не забуду. Может быть, были наступления, стоившие больше человеческих жизней, но не было, кажется, другого столь печального — неделями шли бои за пять-шесть обломанных деревьев, за стенку разбитого дома да за крохотный бугорок».
Так образно, с болью в сердце описал те военные дни Ржева И. Эренбург.
На пятую или шестую ночь над батареей пролетел наш самолет «У-2». Он шел на передовую. Об этом мне и комбату сообщил дозорный. Через некоторое время мы услышали бомбовые удары, после чего последовала лихорадочная стрельба из фашистских траншей.
Но «У-2» уже возвращался домой. Пролетая над нашей батареей, он сбросил нам небольшую сумку. В ней были свежие газеты и листовки. В газетах мы прочитали различные материалы о боевых делах воинов и командиров 220 стрелковой дивизии. Помню, тогда я и многие зенитчики, в том числе и девушки, были потрясены глубиной содержания пламенных строк попавшей к нам в руки листовки-обращения.
Уже после войны, в 70-х годах, я обнаружил текст этой листовки в книге «В боях за Ржев». Это было обращение к бойцам 220 стрелковой дивизии. Приведу только несколько наиболее волнующих меня до сих пор фрагментов из него:
«Приказ Родины, приказ командования для нас воинов — железный закон. Он должен быть выполнен...»
«Тысячи страдающих под фашистским гнетом женщин и детей ждут своего освобождения, ждут нас, как может ждать только жизнь...»
«Дорогие воины-богатыри! У нас есть все условия сокрушить, смять и уничтожить подлого врага...»
«Здесь, где берет свои истоки Волга, каждый день наш подвиг, успех — удар по немцам. Пусть воды великой реки через всю Русь пронесут славу о героях Ржева, честно выполнявших свой долг перед народом. Ржев будет советским и над ним снова будет реять красное знамя.
Так вперед же боевые друзья! В бой за Ржев! Смерть немецким бандитам!»
С завистью журналиста читал я вновь, спустя 30 лет, это обращение и восхищался его глубоким смыслом, убедительностью и ярким образным словом. Так в то тяжелое время (это был октябрь 1942 года) рождались, действовали и тоже сражались наполненные мужеством и величием проникновенные строки листовки о жизни, о боях за город, где берет свои истоки Волга — великая русская река.
Тогда текст этой духоподъемной листовки читал нам политрук Репин. Помню, как менялся его голос. Он был то печальным и душевным, то становился все громче и громче, сильнее, зовя к победе над врагом. Мы, бойцы, с большим вниманием слушали его, внимали каждому слову.
Хотел бы буквально еще несколько слов сказать о нашем политруке Репине. Как я отмечал ранее, он был человеком образованным, отличался высокой культурой общения с людьми. По мере необходимости выступал перед нами с политинформацией. Строил он свои выступления интересно, четко. Они были, как правило, краткими, не более 20 минут. В руках держал листок с некоторыми цифрами, фактами и фамилиями. Одна тема логически вытекала у него из другой.
По своему характеру Репин был спокойный и уравновешенный, причем независимо от степени сложности той или иной ситуации, с которой он сталкивался. Особенно это отчетливо проявилось, когда наша батарея участвовала в боях под Ржевом. Он не давал постоянных указаний, не поучал, а добивался от командиров и бойцов самостоятельности. Всегда поддерживал инициативу, новое в работе и действиях солдат, все то, что, по его мнению, шло исключительно на пользу общего дела, способствовало боевому сплочению коллектива батареи.
... За прошедшую неделю мы полностью обустроились и подготовились к боевым действиям.
И днем, и ночью видели, как немецкие бомбардировщики, в основном «Юнкерсы», сбрасывали бомбы на передовую. Но над нашей батареей они не появлялись.
Однако однажды над нами повисла «Рама». Это был двухмоторный фашистский самолет-разведчик. Командир батареи предупредил:
— Теперь надо ждать, прилетят «Юнкерсы». Предстоит бой.
Ровно через неделю после нашего прибытия под Ржев с левой стороны от города над батареей действительно появился «Юнкерс». Он шел на высоте 200 — 300 метров.
— К бою! — скомандовал комбат.
Самолет с большой скоростью пролетел над батареей, и бомб не сбросил.
Через час на горизонте появился новый «Юнкерс», уже на высоте 1-1,5 километра. Комбат опять приказал:
— К бою!
Бомбардировщик внезапно ушел в сторону от нас и бомб вновь не сбросил.
На следующий день все повторилось, только теперь уже с правой стороны от Ржева. Навстречу нам шел «Юнкере». Мешков скомандовал:
— К бою! По самолету — огонь!
Надо сказать, что все наши орудия тогда были направлены в сторону Ржева. Комбат вдруг крикнул мне:
-... твою мать. Куда увели орудия?
Я побежал к баллистическому преобразователю и вижу. Одна из бойцов-девушек поворачивает рукоять прибора, а другой рукой... просто прикрыла глаза. Я остолбенел. Стало понятно, почему орудие оказалось не направленным на «Юнкерс». Виновата была Маша Кастюхина. Я ее отругал. Она вдруг заплакала.
— Вот что, успокойся, — сказал я ей. — Прошу тебя не бойся, открой глаза и крути рукоять прибора.
Она постепенно перестала нервничать и успокоилась. Затем рассказала:
— Командир, я просто не знаю, что со мной происходит. Как только слышу команду «К бою!», занимаю место у прибора, вижу циферблат, стрелку. Но вот по команде «По самолету — огонь!» уже ничего не вижу, куда-то убегают цифры. Протираю глаза и опять все, что передо мной, куда-то исчезает. Поверьте, командир, я не вру.
Этот случай заставил меня задуматься, как же нам быть дальше. Я дружелюбно обратился к Маше:
— Ты прости меня за ругань. Но теперь по команде «К бою!» и по команде «По самолетам — огонь!» я постараюсь быть рядом с тобой.
Она сначала не поняла меня и удивленно переспросила:
— Как это возможно? Ведь твое место у ПУАЗО.
— Главный прибор в десяти метрах от тебя, от баллистического преобразователя, и я успею, -ответил я.
«Юнкерс» сбросил бомбы. Они легли примерно в 150 метрах от батареи.
О случае с Машей я сообщил комбату Мешкову и политруку Репину. Они согласились с тем, что все это могло так и быть. Для девушек, отметил Репин, ведь это была первая боевая команда «По самолету — огонь!» и, конечно, Кастюхина могла растеряться. Первый бой всегда страшен. К тому же, отметил политрук, батарея, перейдя на новую позицию после ночи, не успела завершить переориентирование.
Комбат Мешков, выслушав нас, сурово произнес:
— Чтобы подобного больше не было.
На следующий день «Юнкерс» шел прямо на батарею на высоте около двух километров. Комбат приказал:
— К бою!
В тот же момент я уже находился около баллистического преобразователя, рядом с Машей Кастюхиной. Она заняла свое место на приборе. Действовала уже спокойнее и увереннее.
— Командир, теперь я не подведу, — заверила она меня.
— По самолету — огонь! — скомандовал комбат. Батарея дружно открыла огонь. Вражескому самолету пришлось убираться восвояси, и бомб он не сбросил. Когда немецкий бомбардировщик возвращался к Ржеву, мы снова открыли по нему огонь. На этот раз он сбросил бомбы примерно метрах в двухстах от нас.
В один из таких дней фашистский бомбардировщик, возвращающийся к Ржеву, был нами сбит. Охваченный огнем самолет рухнул прямо на передовую. Нам тут же сообщили с передовой: зенитчики, вы сбили «Юнкерс».
После каждого боя мы, мужчины, видели, что девушки действуют как настоящие воины. Лена Галактионова вспоминала, что девушки часто вместе собирались и обсуждали все перипетии проведенного боя. Они нисколько не трусили и этим очень гордились. Действительно все было именно так. Я полностью подтверждаю это.
Дней через десять девушки попросили моего помощника Тюрина найти для них возможность помыться в бане. Он сообщил об этом мне, а я комбату Мешкову. Тот спросил:
— А это обязательно? На передовой бани нет. Я ему ответил, что да, обязательно. В полковой школе нас учили, что вшивость может привести к сыпному тифу и даже к «окопной лихорадке». Мешков задумался. Затем приказал позвать старшину и поручил ему:
— Вместе с Тюриным поищите срочно баню. Ближе к передовой есть немало пустых домов. Жителей там нет. Вот и организуйте.
Но это было нелегко. Старшина и Тюрин все-таки нашли баню. Как вспоминала потом Лена Галактионова, это была обычная деревенская баня, где мылись «по-черному». Раздевшись около нее, девушки сложили свою одежду прямо на бревна и пошли мыться. Раньше там мылись солдаты с передовой, а до них и немцы.
Бойцы-мужчины тоже стали по-своему бороться с вшами. В лесу соорудили небольшой шалаш из молодых деревьев, заходили в него, поджигали хворост, солому и раздували огонь. Затем раздевались и, хотя было холодно, держали над костром кальсоны, иное белье и сушили их, при этом приговаривая: «Вошь — хуже немца, ее сразу не убьешь».
В общей, девушки-бойцы вскоре стали настоящими воинами — и по манере поведения, и по участию в боях. Скажу также, что из истории нашей армии, да и других, такого факта, чтобы зенитная батарея с женским составом была на передовой, я лично не припоминаю. В этом отношении 14-я, думаю, была, может быть, единственной.
После каждого сражения мы были вынуждены менять свою боевую позицию. Дело в том, что нас уже обнаружили немецкие самолеты и стали наносить бомбовые удары, правда, по прежним местам нашего нахождения.
Смена позиций, а новые позиции создавались в 200 — 300 метрах от старых, была связана с физическими и нервными перегрузками бойцов. Ведь надо было заново передвинуть приборы, орудия, врыть их снова в окопы, построить новые ровики, наметить места для размещения шалашей и установить их.
Особенно тяжело было, понятно, девушкам. Они несли такую же нагрузку, как и бойцы-мужчины. Но ни жалоб, ни слез от них не было. Вместе с тем перегрузки не могли не сказываться.
Естественно, что после боя требовалось и время для того, чтобы восстановить силы, привести себя в порядок, подготовиться к новому сражению.
Комбат Мешков уже по-другому стал относиться к просьбам командиров с передовой и не раз давал командирам орудий приказ открывать огонь по дотам и дзотам фашистов, находившимся у Ржева. Фронтовики были довольны боевыми действиями наших орудийщиков. Зенитные снаряды метко били по бетонированным сооружениям гитлеровцев.
В конце октября 1942 года к нам на 14-ю батарею из Москвы прибыли представители командования ПВО. Делегацию возглавлял В. П. Пронин, председатель Моссовета, член Военного совета Московского военного округа. Он попросил комбата Мешкова построить весь состав батареи и, обращаясь к нам, бойцам и офицерам, сказал, что батарея свою задачу выполнила и снимается для направления в заданное место вблизи Москвы. Пронин пожал каждой девушке руку и сказал:
— Благодарю от командования Московского фронта ПВО и от себя лично.
Девушки были рады высокой оценке своих боевых действий.
Батарея стала готовиться к отъезду. Пронин пригласил к себе комбата Мешкова, парторга и комсорга. Затем спросил:
— Правда ли, что вы выставили на ночь около батареи дозорных с оружием?
— Да, — ответил Мешков.
— Что, боялись врагов?
— Нет. Так положено по уставу. Здесь поблизости фашистов не было. Правда, не так давно недалеко от батареи расстреляли 10-12 власовцев. Но девушек, товарищ член Военного совета, больше беспокоили не немцы, а... свои, то есть наши солдаты.
— Как это?
— Дело в том, что, меняя боевые позиции, батарея порой оказывалась рядом с дорогой, по которой наши солдаты шли на передовую, — продолжал комбат. — Они даже заходили на батарею, приближались к шалашам-палаткам, где размещались девушки. Тогда мы им говорили: «Сюда нельзя». При этом видели бы вы их глаза. Они были готовы взять наших девушек с собой, как говорится, умыкнуть их.
— Хотя бы один случай был такой? — поинтересовался Пронин.
— Нет, подобного не наблюдалось.
— Тогда не обижайтесь на наших солдат, идущих на передовую, — заключил Пронин. — Ведь они завтра встретятся с фашистами в тяжелом бою, а кто-то может и не возвратиться живым. Фронт есть фронт.
Многие действительно не возвращались. Смерть смотрела всем прямо в глаза. Бои под Ржевом день ото дня становились ожесточеннее. Позже фашисты назовут Ржев «крепостью Гитлера». Ведь они выстроили здесь мощные укрепления, подвели сюда свои самые отборные части.
Очень трудно пришлось нашим войскам на этом направлении. Семнадцать месяцев в 1942 -1943 годах продолжалась битва за Ржев.
Замечательный советский поэт Александр Твардовский в одном из своих, полагаю, лучших стихотворений «Я убит подо Ржевом» написал суровую правду о тех страшных боях. Приведу несколько строк, которые и сегодня не могут не волновать, не отозваться горечью и печалью, гордостью за стойкость, мужество и выдержку наших солдат:
14-я зенитная батарея стояла под Ржевом в октябре 1942 года. Город же был освобожден войсками Красной Армии только в марте 1943 года.
* * *
Со своим описанием нашей 14-й батареи, батареи с женским составом, я предварительно не так давно ознакомил своих, как говорится, однополчан — Елену Галактионову и Елену Фельдман (Зингер). Одновременно попросил их что-то добавить, поправить, если это нужно, дописать, поделиться своими воспоминаниями. Они так и сделали. Их правку, замечания, добавления использовал полностью. Особую признательность хотел бы выразить Елене Галактионовой. Не могу не привести некоторые ее воспоминания. Вот они:
«Что я еще помню? Так как я была замполитом, то выполняла указания политрука Репина. Он был отличным, гибким и тактичным политработником. Репин просил меня обращать постоянное внимание на моральное состояние девушек, учитывая наши трудные условия, помогать им, что я и старалась делать.
Мы, девушки, были очень дружны, особенно наша «пятерка» из МГУ, и откровенны друг с другом. Именно поэтому, хорошо зная всех девушек-бойцов, хочу решительно сказать: испуга, излишней тревоги, даже элементов трусости у нас не было в ту пору никогда. Случалось, конечно, разное. Порой в дороге некоторые девушки из нашего отделения плакали от боли и холода. Трудно было после ночных заморозков. Иногда отдельные из нас катались по земле в слезах, чтобы хоть немного отогреться после длительной, на холодном ветру езды в открытом грузовике. Правда, наша «пятерка» как-то еще держалась. Но трусости, испуга, как таковых, повторю, не наблюдалось».
Я глубоко благодарен Елене Галактионовой и Елене Фельдман (Зингер) за помощь, за их добавления к моим воспоминаниям о 14-й батарее. Они многое уточнили в моих записях и главное обогатили мой рассказ о том периоде, о батарее с женским составом.
