В кабинете информатики никак не заклеят рамы... Я кутаюсь в куртку и смотрю в окно. На улице правит ненастье и за осенним дождем прячутся дома. Ветер играет намокшими листьями и флагом: прямо напротив — областная администрация. Флагу, наверное, холодно и мокро, но он не сорвется, как лист с дерева, потому что нельзя.

Потому что надо белеть в осенней мгле. Позже Яшка скажет:

• Белый — это питерское небо. Оно всегда затянуто облаками, всегда пасмурное. У нас, в Петербурге, всего 40 солнечных дней в году. Но, знаешь, я ни за что не соглашусь поменять его ни на израильское, ни на канадское, ни на какое другое.

И три больших цветных полосы затрепетали над “Орленком”. Полотнище ребята сделали из лоскутов. По всему лагерю собирали цветные тряпочки и шили повязки на лоб. Рассказывают, что синих на всех не хватило, ткань приходилось красить...

Наташка говорит, что синий — это цвет неба, моря и воздуха. Бескрайних просторов и неукротимой стихии. Цвет путешественников, искателей приключений. Когда они один на один с целым миром. Когда нет ничего, кроме горизонта, моря и корабля. Цвет отважных, смелых и сильных духом. Они и впрямь были сильные — те, которые смывали красную краску со стен падающего дома. Она все равно останется — на флаге и на сердце.

Оська рассказывает со свойственной ей прямолинейностью:

• У нас в школьном дворе, на спортивной площадке, стоял шест — гладкий, высокий, блестящий металлический шест с колесиком. Мне только однажды посчастливилось залезть на него. Как-то в кладовке школы я нашла красный рулончик. Училка разъяснила, что это было знамя СССР, которое поднимали на этот шест “пионэры”. Я была тронута до слез, как будто мне показали нерожденного младенца в химической лаборатории, в колбе.

Клео, сама того не подозревая, вторит Оське:

• Красный — это совсем плохо! С одной стороны, красный значит красивый, но с другой, это — цвет крови, войны и пионерских галстуков.

Теперь они преподают нам в школах, тогдашние подростки, которые до сих пор хранят у себя копию письма будущего Президента России — будущего и бывшего. С его уходом закончилось время тех желаний и тех надежд, но остались когда-то такие желанные полосы: белый-синий-красный... Только сейчас уже не 1990 год, и нам было не больше десяти, когда по стране шла освежающая волна разрушения и по телевизору показывали вошедший в политическую историю балет. Нас не было ни на одной из тогдашних демонстраций, мы даже не знали, что такое “Орленок” в то время, когда там не хватало синего.

Синий разрешился свободой. Море... Море спокойное, буйное, нежное...

Хорошо, что остался красный. Какой бы он ни был, он был. И есть.

Яшка говорит, что это походный костер, огонь, сжигающий все насущные проблемы.

А сколько раз эти три полосы снимали с законного места, и рвали, и целовали! Это были разные флаги, и все же один. И рея над поруганной честью страны, он говорил: это — судьба. Судьба — белеть во мгле истории. Мишка признается:

• Белый — это и просто, и сложно. Перед белым листом бумаги я трепещу. Ведь написать можно не то и не так, как нужно. Белый стих — вершина поэзии. И, конечно, белый — это снег. Снег — это Россия, моя нищая и прекрасная, убогая и великая Родина, которая так просто, словно играючи, надевает на своих сыновей белые рубахи смертников и позволяет срубать свои белые березы для плах...

... Они не знали, что я спрашиваю их о флаге. Они просто рассказывали о трех цветах: белом, синем, красном.

Рассказывали о том, какие они. И, наверное, удалось разглядеть что-то там, где стоим мы. И в осенней мгле развевается флаг. Она точно когда-нибудь рассеется, эта мгла. И не будет надобности спешно заклеивать старые рамы, в которые дует ветер прошлого.

Евгения СЕЛИЩЕВА.