Как тебе живется, чеченский дембель?
Почти пятьсот костромских ребят прошли через ужасы чеченской войны. Есть погибшие, много раненых. Все мы устали от затянувшейся чеченской кампании, и если по-честному, забыли о тех, кто вернулся оттуда живым. Как они устроили свою жизнь? Как преодолели контрастный переход от жизни там к будничной атмосфере? Я поговорила с ребятами, которые недавно вернулись с Северного Кавказа.
Андрею Ш. 21 год, в Чечне он пробыл 4 месяца срочником. Виктору В. исполнилось 30 лет, на Северном Кавказе служил по контракту 7 месяцев в саперном батальоне, вернулся совсем недавно — в конце мая.
— Самый страшный момент на войне?
Виктор. Однажды наша колонна заблудилась в горах, и мы зашли в тыл к “чехам” (так российские солдаты называют чеченцев). С обеих сторон дороги, по которой мы ехали, была пропасть. Стало темнеть, в горах только эхо от шума моторов было слышно. Машинам было трудно развернуться, и если бы чеченцы напали, то из нас никто в живых бы не остался. Это жуткое ожидание — нападут или не нападут — было хуже всего, хуже пуль под Комсомольским.
Андрей. Я считаю, что на войне мне крупно повезло. От нашей роты в 60 человек под конец осталось только 15. Два моих друга тяжело ранены, а лучшего друга убила снайперша, или “белые колготки” — так у нас их называли.
— Что придавало вам силы — вера в себя, в Бога?
Андрей. Я верил только в свою удачу.
Виктор. Как говорится в одной песне, “не бывает атеистов в окопах под огнем”. Я крещеный, но в Бога особо не верю. А вот мои друзья — и срочники, и контрактники, многим из них за сорок перевалило — ходили как туземцы племени тумба-юмба: у всех на шее не по одному медальону, амулету: этот — от матери, этот — от жены, а это — первая пуля, а это — игрушку дочка подарила...
— Напряжение там велико, надо было его чем-то снять. Сами-то к наркотикам не пристрастились?
Андрей. Водки мы пили много, без нее “крыша” съехала бы. А вот к травке я не пристрастился, хотя многие ребята, которые на гражданке спиртного и не нюхали, к наркотикам пристрастились. А сейчас в Костроме у меня к водке отвращение. Еще не разу не выпивал.
Виктор. Да, было поначалу. Конопля там как крапива растет — пошел сорвал, пожарил с маслом на сковородке, добавил сахару и ешь. Гадость еще та. А часов через 6-7 только еще действовать начинает. Один раз мы все этой каши наелись, а на следующий день ходили как лунатики. Для многих наркотики последняя отдушина. Им там и значения особого не придают.
— Ваши планы на будущее. Больше в Чечню не тянет?
Андрей. Нет, особого желания не возникает. Некоторые из ребят, с которыми я служил, заключили контракт и остались там еще. Но я не захотел. Тех впечатлений мне хватит на всю жизнь. Мне до сих пор, хотя прошло уже 3 месяца, как я вернулся, снится Чечня. Правда, я там привык не спать по двое-трое суток, так что теперь мне хватает четырех часов, чтобы выспаться. А вообще я не жалею, что служил там. Теперь у меня много хороших друзей, и, как мне кажется, я стал лучше разбираться в людях. О будущем. Собираюсь поступать во Владимирскую школу милиции, но для этого надо сначала иметь стаж работы, поэтому буду работать год в конвое. Деньги получил еще не все. Ну а на те, что получил, отремонтировал “Волгу”, купил матери стиральную машину, поставил железную дверь. А вот, к примеру, мой друг из Ярославля все деньги прогулял.
Виктор. Я хочу вернуться в Чечню и, наверное, вернусь туда. Но вовсе не потому, что хочу вырезать всех “чехов”, и не из-за денег. Мне просто нравится жизнь там. Понимаешь, там все настоящее: настоящие друзья, настоящая жизнь. Она там яркая, насыщенная. Я чувствовал себя в Чечне на своем месте — ребята знали, что ожидать от меня, я знал, на кого могу положиться. Я научился там ценить и радоваться каждой мелочи: дорогие сигареты — праздник, пришла гуманитарка (правда, до нас она доходила уже наполовину разворованной — только конфеты и зубная паста) — тоже счастье. Нравилось всем читать письма школьников, хотя порой они такую чушь писали. Представляешь, там все солдаты с ума сходили от дешевых женских романов (мы из Моздока целый ящик их привезли), занимали очередь кто первый читать будет. А в Костроме все по-другому, сейчас я не работаю. Да и где сейчас можно устроиться с хорошей зарплатой? Друзей, настоящих друзей здесь у меня тоже нет, а с которыми общался раньше, мне не хочется даже разговаривать.
Виктор и Андрей такие разные, но в одном они похожи — война изменила жизнь их обоих, сделала их немного другими. По словам Михаила Пайкина, врача-психотерапевта, всех, кто прошел Чечню, можно разделить на две категории: на тех, кому война закалила характер, и на тех, кому она сломала жизнь. К несчастью, последних гораздо больше.
Две недели назад в Костроме при госпитале ветеранов войны ребятам, вернувшимся из Чечни, начала оказывать бесплатную помощь врач-психотерапевт Ольга Попова. По ее мнению, такая помощь просто необходима. У всех, кто побывал в “горячих точках”, развивается так называемый посттравматический стрессовой синдром. У некоторых он выражается в более легкой форме: ребята становятся замкнутыми, ничего не рассказывают о своей службе на Кавказе, у них часто меняется настроение, они болезненно реагируют на замечания, быстро выходят из себя, рвутся снова на войну. А у других это проявляется в более тяжелой форме — они садятся на иглу или спиваются, стараясь забыть о страшном времени. Чаще психологический слом происходит в душе неуверенных в себе, недоверчивых натур, но даже самым отважным и крепким порой не избежать срыва, потому что человеку нельзя привыкнуть к смерти близких, жестокости, крови.
Военкомат отослал списки всех ребят, прошедших Чечню, в военный госпиталь. Тех, у кого есть телефоны, обзванивают, просят прийти на консультацию к психологу. Многие отвечают, что они в порядке, и отказываются от помощи. Так поступили Андрей и Виктор.
На сегодняшний день пока только четверым ребятам оказали психологическую помощь в военном госпитале, но там надеются, что скоро молодых людей будет больше, и одному врачу-психотерапевту будет уже не справиться.
Есть и другая проблема. Статус участников чеченской войны еще до сих пор не определен на государственном уровне. А поскольку у них нет статуса, нет у них и тех льгот, что, например, у афганцев. Они ездят за деньги в городском транспорте, платят те же налоги, что и все. “Те же пули, та же смерть, а отношение к нам другое”, — говорят сами парни, прошедшие Чечню. Единственное, что им обеспечило государство в знак компенсации, — бесплатное лечение в госпитале ветеранов войны и преимущество при поступлении в военно-образовательные учреждения. В военкомат часто приходят матери ребят и сами ребята — жалуются, спрашивают, почему для них нет никаких льгот. Как мне сказали ребята, их друзья из соседних городов — Ярославля, Калуги, Нижнего Новгороде ездят на автобусах бесплатно. В Костроме же этого нет. “Иногда, — признались ребята, — кондуктор разрешает проехать пару остановок, но не каждая”.
Анна КАБАНОВА.
(Опубликовано в газете “Костромские ведомости” 21 июня 2000 года)