За счет чего может происходить такое разрушение? Конечно, за счет несоблюдения законов, но не любого несоблюдения, а именно такого, которое может дать государству возможность влачить жалкое существование. Именно это сейчас и имеет место. Не трусость или некомпетентность отдельных лиц препятствует "проведению реформ", а сама логика существования тандема "государство-бюрократия" в его современном виде. Складывается парадоксальное положение, при котором государство может и должно продлять свое существование, но только путем разрушения своих основ. Конечно, долго такая ситуация продолжаться не может. Нужна основательная смена ориентиров, что, без всякого сомнения, и произойдет. Мы думаем, что традиционное представление о государстве будет пересмотрено, и это пойдет ему самому только на благо, продлять его существование прежними способами теперь уже невозможно - оно нуждается в обновлении, и ничего ни страшного, ни обидного в этом нет.

Итак, в целях удержания власти "фундаменталисты", по нашему мнению, вошли в коалицию с бюрократией, это позволило им подключиться к огромной, хорошо отлаженной политической ее машине, а бюрократию сделало криминализированной. Этим и объясняется, на наш взгляд, тот факт, что в настоящее время от имени государства совершаются абсолютно антигосударственные вещи... Однако вскоре начали давать себя знать совершенно другие тенденции. Наступил четвертый этап, от которого не спасла даже поддержка всемогущей бюрократии, - этап саморазрушения.

Деконструкция оказалась слишком мощным оружием: "фундаментализм" не сумел совладать с ней, и она превратилась в орудие самоубийства, она начала деконструировать самое себя (в частности, речевые потоки брани, столь щедро посылаемой в адрес социалистических идей, оказались бумерангом, который повернул в обратную сторону). Началось разочарование в самой идее демократии. Остановить этот самоубийственный процесс, не выходя за существующие рамки, сейчас не представляется возможным потому, что с позиций "фундаметализма" людям нечего предложить (именно поэтому - "не от хорошей жизни", а вынужденно - они взяли курс на "перечеркивание" всех неугодных, в категорию которых сейчас попало подавляющее большинство населения, - опасный курс). Причина этой исторической несостоятельности, на наш взгляд, состоит в следующем: безоговорочная ориентация на прошлое со временем неминуемо должна была выявить слабость любого "пост-" культурно-политического течения. Это было неизбежно. Конечно, некоторое время еще можно было продлять свое существование даже на фиксации самой неспособности к новому историческому шагу, но это ненадолго.

Это обрекло "фундаментализм" на крах, так сказать, независимо от усилий других участников политической борьбы. Важно, однако, что "другая сторона" - представители левых воззрений в широком смысле - этим грузом принципиально не отягощена, и в этом смысле при грамотном отношении к своей традиции имеет шанс на развертывание своих программ... Жить без традиции нельзя, но защищать традицию традиционными способами больше уже невозможно.

Как представляется, необходимо четко это осознать. В этом смысле "фундаменталисты" беспомощны, а "левые" еще не исчерпали своих возможностей и имеют шанс на успех, если, конечно, они сумеют найти в себе силы для существенного переосмысления основ современного культурного кризиса. В этом случае удалось бы найти способ согласования интересов различных слоев общества в ситуации их реального диалога и действительно демократического обмена мнениями.

Ведь и успех "фундаментализма" объяснялся его одномоментной демократичностью, тем, что его представители были чересчур очевидно отброшены на обочину истории. Именно поэтому им и удалось на время поднять под свои лозунги широкие массы людей. При социализме (а точнее - во времена эпохи модернизма) действительно были допущены серьезные ошибки в том плане, что не принималась во внимание неспособность большого числа граждан жить пафосом решения глобальных задач. Нужно заметить, что та же самая ситуация была и в капиталистических странах, где социализма не было, но среди идеалов были "государство благосостояния", равенство и т.д., поэтому, на наш взгляд, вина за это лежит не столько на социализме как способе общественного мироустройства, сколько на модернизме как культурном стиле, который стал нашей общей судьбой с несоциалистическими западными странами. Отсюда наши общие проблемы 80-х годов - приход к власти "Новых правых" как на Западе, так и у нас.

Нам здесь важно показать, что произошло не просто перемещение политического вектора слева направо, как это нам сейчас подают, говоря, что "маятник качается" и потом неизбежен опять поворот влево. С нашей точки зрения, это не "качаяния маятника", а культурный облом, и левая традиция никогда не вернется, если не даст себе труд понять, что ситуация изменилась и мерить ее старыми мерками бесполезно. Пока, к сожалению, этого не происходит, хотя есть некоторое (и весьма существенное) различие между возможностью работы в современной ситуации с "правых" и "левых" позиций.

Дело в том, что "фундаменталисты" повторили ошибки левых, начав заботиться только о "своих" - только о тех, кто скорбел по утере патриархальной идиллии, и это не могло не обречь их на исторический крах. Этот крах проявляется в том, что сейчас стало невозможно просто отмахнуться от того факта, что теперь уже от имени "фундаментализма" огромные массы людей официально дискриминированы. Таких людей (не придерживающихся фундаменталистской ориентации) оказалось слишком много, чтобы это могло долго продолжаться.

Как мы уже упоминали, "фундаменталисты" имели успех (и сиюминутный, конъюнктурный, и реальный), когда шли вместе с другими дискриминируемыми группами в русле организации массовой активности населения. Однако вскоре обнаружилось, что их интересы заключались не столько в развертывании собственно демократических процессов, сколько (при поддержке этих процессов и использовании их в своих собственных целях) в получении только для себя самых обычных властных полномочий. Оказалось, что ни в какой демократизации они на деле и не нуждаются, потому что представляют собой культурно-политическую группировку обычного, традиционного типа. По той же причине их намерения сводились к утверждению доктрины, которая была на деле отягощена всем грузом традиционных проблем и подходов и в силу этого глубоко бесперспективна.[[На наш взгляд, совершенно неправомерно было бы уповать на "фундаменталистов" в деле защиты от так называемого "тоталитаризма". Конечно, на какое-то время в целях получения власти они действительно были заинтересованы в разрушении прежних порядков, однако для поддержания собственного режима они уже сейчас готовы применять все имеющиеся в их распоряжении средства. В отношении тех, кого мы называем "фундаменталистами", беспрецедентным уроком оказалась трагическая судьба Германии первой половины века. Ведь основная идея тогдашней политики состояла не в том, что "Германия превыше всего" (как нас учили в школе) - подлинной основой гитлеровской доктрины было "укрепление традиционного духа Европы". Эта идея бесконечно повторялась в речах "фюрера", и уже на основе ее возникло представление об избранности Германии в деле утверждения традиционализма.

Нет ни малейшего сомнения в том, что историки со временем расставят правильные акценты, и в этом свете будут смешно выглядеть политические потуги подведения левой доктрины под фашистскую идеологию. У "левых" достаточно собственных ошибок, но фашизмом они никогда не страдали, более того, возможно, по большому счету именно для того и появились на свет, чтобы выполнить историческую миссию по устранению фашистской угрозы... Все эти вопросы нуждаются в серьезном анализе.

]]

Мы уже указали на то, что эта политическая группа смогла победить потому, что она противостояла не социализму как таковому, а тем принципам, которые его легитимировали, то есть "фундаменталисты" пересматривали не социальные, а культурные основания предыдущего периода. А поскольку они работали на уровне культуры, значит, и на уровне борьбы за право на легитимацию режимов микровласти, то есть косвенно - и на уровне формирования телесных правил, а следовательно, и на уровне гендера. Теперь пришла пора пояснить, как именно - уже не косвенно, а впрямую - работал в отношении гендерных программ консервативно-традиционалистский контекст "фундаментализма" (который мы только что описали).

Дело в том, что у "фундаменталистов" была четкая культурно-социальная программа. Основной ее задачей была, как мы уже указывали, "защита Традиции". Но была и другая, может быть, не менее важная задача: говоря словами самих "фундаменталистов", "спасти человеческую Природу, поруганную во времена социализма". Здесь очень важно, что разговор идет не на уровне озабоченности о состоянии сознания людей, а о состоянии самой их "Природы"(!) - нет ничего удивительного, что после всего этого гендерный подтекст оказался столь существенным в этой игре, ведь речь идет не о борьбе за воздействие на умы, а о формировании телесного режима существования.

Присмотримся более внимательно к тому, что здесь понималось под Природой. Мы увидим, что реальная борьба развертывалась по нескольким пунктам. Прежде всего, это стремление трактовать Природу с чисто светских позиций, несмотря на многочисленные, часто весьма навязчиво и крикливо организованные псевдоцерковные шоу.

Нерелигиозно окрашенное понимание Природы является здесь чрезвычайно важным, поскольку оно дает возможность не предполагать человеческой личности как исходной основы (это, возможно, и есть пункт номер один), а значит, не отсылать к необходимости присутствия "трансцендентного Бога" и личностного спасения. Вместо этого "фундаменталистская" Природа отсылает к чему-то скорее подобному ницшеанскому "вечному возвращению" с его глубочайшим пессимистическим настроем, и человек по сути дела понимается здесь вообще не как духовная персона. Не зря газеты много раз писали: "человек по своей природе зол", - здесь предполагается, что человек как бы уже не справился перед лицом какой-то поставленной ему задачи, и что обвинять его за это уже бесполезно. Поэтому все, что теперь осталось на нашу долю - это только помнить, что он в настоящее время оказывается носителем вполне определенной культурной традиции, которую он и обязан воспроизводить.

Спасать поруганную человеческую Природу - здесь, по сути дела, значит воспроизводить традиционную работу культуры по производству знаков (для облегчения понимания может быть лучше было бы говорить о воспроизводстве культурных символов, однако, на наш взгляд, было бы точнее говорить о воспроизводстве именно знаков как следов культуры, которые не отсылают ни к чему, кроме себя самих).

Для нас именно такая постановка вопроса и является гендерно окрашенной. Тут не замечают, что спасают именно патриархатное, уже определенным образом направленное понимание Природы, что именно в этом стремлении администрировать природу на традиционных основаниях и кроется патриархатный подход, именно там, где происходит смещение фокуса внимания от вслушивания в реальность на охрану порядка осуществления знакового процесса и воспроизводства культурного текста, именно там и так воспроизводится ныне патриархатная установка культуры. В этом случае человек освобождается от нравственной ответственности, поскольку эта ответственность связана с ситуацией моральных обязательств и господством духа серьезности (к которому "фундаментализм" испытывает идиосинкразию), а вместо них человеку вменяется единственная задача: воспроизведение культуры как знаков - постмодернистский всеобщий перформанс, потуги на культурный фарс разрушения реальности во имя торжества знаков.

Эта ситуация является, на наш взгляд, важнейшей составляющей сегодняшнего культурного кризиса, причем не только в нашей стране, но и во всем западном мире также. Знаки заместили собой реальность. Традиционная установка больше не имеет силы существовать в полноценном своем варианте, реальность ушла из рамок ее порядка (наподобие того, как ушла власть из Государственной Думы, вследствие того что там постоянно разыгрывается перформативный стиль общения). Но нам предлагается защищать эту установку во что бы то ни стало, идти на риск предательства реальности, только бы продлять патриархатный тип коммуникации, знаки которого все более замыкаются сами на себя, превращаются в пустые скорлупки из-под действительности. Для нас важно, что это одновременно и способы предписывать определенные типы поведения мужским и женским телам, через тела должна быть утверждена "поруганная Природа". Она здесь присутствует совсем не случайно, а является, можно сказать, основной ареной борьбы. Это и есть в данном случае основной путь и способ администрирования, поддержания старого режима.

В наших прежних рассуждениях мы уже показывали этот дискурсивный "знаковый коэффициент", который постоянно присутствует, - этот как бы нереальный и несерьезный, театральный аспект нового культурного режима - специфическое "знаковое смещение", благодаря которому ситуация во всем имеет не только легко видимый смысл, но она же и скрывает за собой "вторую сцену" всеобщего постмодернистского перформанса (о чем тем же масс-медиа на деле известно лучше, чем кому-либо, - из знаний подобного рода и складывается сейчас журналистский профессионализм). Более того, когда оказывается выгодно, то к этой стороне дела те же журналисты обращаются в буквальном смысле, то есть когда, например, они говорят: "ведь телевидение - только игра, нечего с него требовать чересчур много". Такое "сидение на двух стульях" одновременно является весьма существенным инструментом в утверждении не только власти журнализма, но и всего этого культурного стиля.

При таком подходе под демократизацией и полученной свободой понимается как бы новое право показывать свой протест, но на деле это далеко не всякий протест, а лишь тот, который касается беспрепятственной возможности осуществлять строго определенный психокультурный режим - режим своеобразной "вседозволенности", замешенной на агрессивности (мы имеем в виду очень широкий спектр феноменов - от истеричной манеры обмена мнениями на съездах, вещания на радио, специфической "транспортной истерии" (невротической атмосферы, царящей в транспорте) до создания телефонных услуг, где мужчинам в ночное время позволяется проговаривать со специально обученными женщинами в нецензурной форме свои соображения по поводу полового акта - так называемый "секс по телефону", иными словами говоря, определенным образом организованные речевые потоки).

Объяснить этот феномен "вседозволенности" можно только в том случае, если мы готовы учитывать его резкую патриархатную направленность и то, что он отлично контролируется патриархатной ориентацией нашего общества и производится именно в ее интересах. Иными словами, новая "свобода" - это в действительности свобода далеко не во всем, она практически понимается как только маскулинистское достижение и интерпретируется в специфическом стиле, причем в строго определенных (интересами патриархатного общества) рамках - весьма "несвободная свобода"... А что из этого следует в отношении женщин?

Как мы уже говорили, в настоящее время традиционный порядок уже не может осуществлять себя прямым и обычным путем, поэтому современными "фундаменталистами" и предпринимается попытка осуществить его хотя бы опосредованно с помощью косвенного обозначения. Это означает, что в отношении женщин делается попытка своеобразного насильственного социального вменения определенного стиля дефектного поведения и самочувствования. Защищаемая "человеческая Природа" оказывается здесь, конечно, весьма искусственной конструкцией, которая беззастенчиво навязывается как раз через "неприродные", то есть культурные и политические каналы. И поэтому ничуть ни странно, что у нас в последнее время считается, что чем хуже женщине, тем, стало быть, лучше мужчине. А поскольку сейчас мы стремимся помочь прежде всего мужчине, то стараемся сделать так, чтобы женщине было хуже: "ничего, мол, пускай потерпит, так ей и надо". За что общество стремится наказать женщину, с первого взгляда так и остается непонятным, ведь если говорить честно, ее и так уж, что называется, "ветром качает", тем не менее вдруг выяснилось, что это она во всем виновата - и кукушка она, и проститутка, и на производстве от нее толку нет, вдруг оказалось, что "производство от присутствия женщин только страдает" (это в стране, где если кто и работает сейчас, то, пожалуй, только они). Как представляется, теперь уже возможно объяснить, за что общество хочет наказать женщину.

Дело тут в том, что именно таким образом патриархатный культурный режим вменяет ей косвенным путем - через формирование негативной самооценки - ее телесное состояние. Но нельзя забывать, что женщина сейчас находится на довольно высоком уровне развитости. В культуре патриархатного типа это учитывается. Сейчас уже невозможно непосредственное навязывание телесных норм как таковых, поэтому идет попытка производить это путем вменения, так сказать, "через голову строить чувства".

Это и есть основная политическая коллизия. Пока мы являемся объектами, а не субъектами этой политики, никто не будет нам помогать. Это нужно усвоить. Процесс осознания этого - конечно, процесс тяжелый и длительный, но он идет неуклонно, совершенно ясно, что он идет и сейчас, хотя в течение последних пяти лет женщины потеряли даже многое из того, что имели раньше. В то же время они многое и приобрели, и прежде всего печальный урок того, что передоверять отстаивание своих интересов другим - нельзя.

Как нам представляется, на протяжении существования человечества можно зафиксировать разные варианты патриархатного типа культуры. По нашему мнению, постепенное "распадение" мира (который еще во времена феодализма во многом существовал как нечто единое) было связано с разделением его на оппозиционные уровни публичного и приватного, в которых и проявилась работа патриархатного типа культуры. В настоящее время это разведение по разные стороны индивидуальной и коллективной жизни приводит к кризису технократического сознания, становится все более понятно, что именно разделение социокультурной реальности, в которой существует человек, на публичную и приватную сферы лежит в основании и тех многочисленных и часто уже не управляемых процессов фрагментации, свидетелями которых мы сейчас оказались. Возражая против этого традиционного разделения, феминизм поэтому вопрошает самую основу современных организационных форм особым, присущим только ему способом.

Сделанная западным миром на протяжении нескольких последних веков попытка положить в основание единства мира принципы абстрактно понятого равенства не может существовать в течение достаточно длительного исторического периода - рациональность представляет собой чересчур слабый способ налаживания мирохозяйственных связей для того, чтобы его можно было продлять ненасильственно. Приходится через иерархические модели вводить элементы господства и подавления, однако авторитаризм сам по себе вступает в противоречие с интересами общества, поскольку он тормозит развитие индивидуальных возможностей человека.

Именно поэтому, а не из абстрактной "любви к демократии" возникающие сейчас женские группы практикует неавторитарные организационные формы. Такое понимание противоположно модернистским тенденциям к бюрократизации - это неиерархическая интерпретация коллективного действия, которая с необходимостью предполагает гражданское участие в политической жизни. Те из представителей женского движения, которые работают достаточно долго, убедились в том, что включение в обычные, традиционные политические, экономические и социальные организации особого освободительного результата не дает: женщины там зачастую рассматриваются как зависимые, нуждающиеся в том, чтобы их "вели". Есть специальные "навыки" беспомощности, сформированные через политическую безвластность, которые женщины усвоили в результате "феминизации" - в настоящее время они существуют отнюдь не только на уровне мифа о женской несостоятельности (хотя там, конечно, особенно). Важно понять, что женщины безвластны не потому, что они феминны, они феминны потому, что безвластны (феминность связана не столько с биологией, сколько с политикой: "Ко второму полу относят слабых", - писала Жанвей) ²¹⁾.

Существующее сейчас управление опирается на традиционное понимание политики и власти. Поэтому, если мы хотим добиться изменений, то перед нами неминуемо встанет задача повернуть от традиционной политики к возможности ее нового понимания. Это предполагает пересмотр представления о том, что власть рассматривается обязательно только в традиционном ключе.

Конечно, власть может быть понята как право управлять, но мы попытаемся исходить из другого. Попытаемся понимать власть как ответственность и усиление влияния. На первый взгляд, представляется, что такая интерпретация власти заведомо безосновна, слаба и бесполезна, однако, если внимательно рассмотреть те процессы, которые идут сейчас в мировом сообществе, то станет понятно, что именно это понимание все более пробивает себе дорогу. Ярким примером этому была IV Всемирная Конференция женщин, происходившая в 1995 г. в Пекине. На эту Конференцию съехались около 35 000 женщин со всего мира. Политической целью ее был не столько теоретический анализ, и даже не столько собственно обмен опытом, сколько именно проявление власти как влияния, формирование единой коллективной воли и утверждение ее в одно и то же время, в одном и том же месте, то есть ее реальная демонстрация. С проявлением такой воли мировое сообщество обязано считаться.

Таким образом осуществляется очень специфическая заявка на складывание нового типа выражения общих целей и задач людей, которые имеют основание стать базой для формулирования их будущих прав, через само их взаимодействие. Дело в том, что обычно всеобщие права принято понимать как некий "сухой остаток", полученный с помощью интеллектуальной операции после обобщения проявлений отдельных прав. Так поступали до недавнего прошлого и в отношении формирования целей и принципов самого женского движения. Еще десять лет назад стратегии женской "повестки дня", вырабатываемые в Найроби с участием квалифицированных чиновников ООН, были построены по такому принципу выявления общих моментов, которые должны быть присущи всему данному кругу явлений, то есть считалось возможным строить пункты "женской повестки дня" через абстрагирование общих признаков из многообразий частных проявлений. Сейчас, однако, стало ясно, что такой тип осознания женских прав оказался не единственным.

В течение последнего десятилетия женщины размышляли о своей "повестке дня" и постоянно пытались наполнить ее тем опытом, которым они располагали и который не укладывался в рамки обычного информационного типа общения. Действительно, для нас "женская повестка дня" - это то, в силу чего мы постоянно возвращаемся к необходимости возражать против несправедливости. Мы делаем это вновь и вновь, несмотря на всю боль разочарований, которые нам довелось испытать на этом пути. Для тех, кто работает всерьез - это далеко не абстракция и не только интеллектуальная операция, и в данном случае существенно именно это обстоятельство. "Женскую повестку дня" мы формируем через усилия по преодолению запретов маскулинистского дискурса, в этом смысле она включает в себя преодоление и некоторых условий языкового и рассудочного нормирования, ее иногда приходится не абстрагировать, а предъявлять. Эти повторяющиеся усилия, "воля к игнорированию" очевидного, но неприемлемого - в высшей степени особая материя, очень прочный тип связи, объединяющий людей, находящихся по разные стороны баррикад политических, национальных и других. На этой основе формируется некий новый тип человеческого сообщества. Таким образом, формировать нашу "повестку дня" приходится не из абстрактных всеобщностей, а из конкретных условий завязывания новых форм реального общения.

Поэтому было бы неверно здесь ограничиваться только образовательными программами и вообще какими бы то ни было обсуждениями. Речь идет о большем - о программах развития ресурсов женщин. Поэтому не объединяющее слово, а совместное дело должно быть поставлено во главу угла. Организуя поле совместной деятельности, мы можем обнаружить не просто общие идеи, а динамику общих целей и конкретных задач, только на уровне активной работы мы сможем получить реальные плоды взаимодействия, использовать их для утверждения нового понимания власти, только исходя из динамики развития нашей деятельности можно построить стратегию, выражающую женскую "повестку дня". Эта задача решается через организацию различных социальных инициатив. Мы понимаем их как возможность нового политического участия женщин, выявления союзников. Мы знаем, что наши организации нетрадиционны по своему типу, однако было бы интересно обсудить более подробно, в каком именно смысле мы можем говорить об этой нетрадиционности. Хотя пока, пожалуй, можно говорить только о начале такого обсуждения.

Здесь прежде всего нужно обратить внимание на то, что женские организации прошли уже определенный путь. Сначала само "женское" в наших группах понимали просто как общие "женские" темы. Это происходило в конце 80-х - начале 90-х годов (впрочем, для многих людей и организаций это происходит еще и сейчас). Важно, что женщины в России начинали с того, что (как и везде в мире) обсуждали общность своей судьбы, убеждались в том, что их переживания - это не только личные проблемы отдельных людей, - это общая судьба массы женщин в наше время, что ситуация их постоянной недооценки - не случайность, а массовая и узаконенная практика. Когда женщины начинают понимать это, они постепенно все более привыкают по-новому оценивать ситуации, с которыми они постоянно сталкиваются в своей жизни, и переходят на новый уровень: "женское" становится для них не просто темой, одной наряду с другими, а способом видения, подходом, сквозь призму которого они начинают видеть окружающий мир. Эта позиция нетрадиционна и требует особых усилий для своего поддержания.

Далее...