Женское движение, социальная активность

Спиридонова М. А., Спиридонова А. Я. Письма // Лавров В. М. Мария Спиридонова: террористка и жертва террора. Повествование в документах. М., Прогресс-Академия, 1996. С. 9-18.
 
В начало документа
В конец документа

Спиридонова М. А., Спиридонова А. Я.

Письма


Мальчика генерал велит раздеть, ребеночка раздевают всего донага, он дрожит, обезумел от страха, не смеет пикнуть... "Гони его!" - командует генерал, "беги, беги!" - кричат ему псари, мальчик бежит... "Ату его!" - вопит генерал и бросает на него всю стаю борзых собак. Затравил в глазах матери, и псы растерзали ребенка в клочки!.. Генерала, кажется, в опеку взяли. Ну... что же его? Расстрелять? Для удовлетворения нравственного чувства расстрелять? Говори, Алешка!

- Расстрелять! - тихо проговорил Алеша, с бледною, перекосившеюся какою-то улыбкой подняв взор на брата.

- Браво! - завопил Иван в каком-то восторге, - уж коли ты сказал, значит... Ай да схимник! Так вот какой у тебя бесенок в сердечке сидит, Алешка Карамазов!

- Я сказал нелепость, но..

- То-то и есть, что но... - кричал Иван, - Знай, послушник, чти нелепости слишком нужны на земле. На нелепостях мир стоит, и без них, может быть, в нем совсем ничего бы и не произошло.

Ф.М. Достоевский, Братья Карамазовы

 

М.А. СПИРИДОНОВА

Письмо об истязаниях1

Дорогие товарищи! Луженовский ехал последний раз по той дороге. Из Борисоглебска он ехал в

____________________________

1Здесь и далее печатаются курсивом заголовки, данные автором книги; примечания помещаются после каждого документа.

@9

экстренном поезде. Надо было убить его именно тогда. Я пробыла на одной станции сутки, на другой тоже и на третьей двое суток. Утром, при встрече поезда, по присутствию казаков решила, что едет Луженовский. Взяла билет 2 класса, рядом с его вагоном; одетая гимназисткой, розовая, веселая и спокойная, я не вызывала никакого подозренияМ.А. Спиридонова назвалась ученицей 7 класса тамбовской женской гимназии Марией Александровной Александровой (ГАРФ. Ф, ДП. Д, 7, Оп. 8, Ч. 58, Т. ii, 1906. Л, 3). [ГАРФ - Государственный архив Российской Федерации, бывший ЦГАОР СССР.]. Но на станции он не выходил.

По приходе поезда в Борисоглебск, с платформы жандармы и казаки сгоняли все живое, Я вошла в вагон и на расстоянии 12- 13 шагов, с площадки вагона, сделала выстрел в Луженовского, проходившего в густой цепи казаков. Так как я была очень спокойна, то я не боялась не попасть, хотя пришлось метиться через плечо казака; стреляла до тех пор, пока было возможно. После первого выстрела Луженовский присел на корточки, схватился за живот и начал метаться по направлению от меня, по платформе. Я в это время сбежала с площадки вагона на платформу и быстро, раз за разом, меняя ежесекундно цель (позицию. - В.Л.), выпустила еще три пули. Всего, по показанию БогородицкогоБогородицкий - хирург в Тамбове., нанесено 5 ран, две в живот, две в грудь и одна в руку,

Обалделая охрана в это время опомнилась; вся платформа наполнилась казаками, раздались крики: "бей", "руби", "стреляй". Обнажились шашки. Когда я увидела сверкающие шашки, я решила, не даваться им живой в руки. В этих целях я поднесла револьвер к виску, но на полдороге рука опустилась, и я, оглушенная ударами, лежала на платформе. "Где ваш револьвер?" - слышу голос наскоро меня обыскивавшего казачьего офицера. И стук прикладом по телу и голове отозвался сильной болью во всем теле. Пыталась сказать им: "Ставьте меня под расстрел". Удары продолжали сыпаться. Руками я закрывала лицо; прикладами руки снимались с него. Потом казачий офицер, высоко подняв меня за закрученную на руку косу, сильным взмахом бросил на платформу. Я лишилась чувств, руки разжались, и удары посыпались по лицу и голове. Потом за ногу потащили вниз по лестнице. Голова билась о ступеньки, за косу взнесена на извозчика.

В каком-то доме спрашивал казачий офицер, кто я и как моя фамилия. Идя на акт, решила ни одной минуты не скрывать своего имени и сущности поступка. Но тут забыла фамилию и только бредила. Били по лицу и в грудь. В полицейском управлении была раздета, обыскана, отведена в камеру холодную, с каменным полом, мокрым и грязным.

В камеру в 12 или 1 час дня пришел помощник пристава Жданов и казачий офицер Аврамов; я пробыла в их компании, с небольшими перерывами, до 11 часов вечера. Они допрашивали и были так виртуозны в своих пытках, что Иван Грозный мог бы им позавидовать. Ударом ноги Жданов перебрасывал меня в угол камеры, где ждал меня казачий офицер, наступал мне на спину и опять перебрасывал Жданову, который становился на шею. Они велели раздеть меня донага и не велели топить мерзлую и без того камеру. Раздетую, страшно ругаясь, они били нагайками (Жданов) и говорили: "Ну, барышня (ругань), скажи зажигательную речь!" Один глаз ничего не видел, и правая часть лица была страшно разбита. Они нажимали на нее и лукаво спрашивали: "Больно, дорогая? Ну, скажи, кто твои товарищи?"

Я часто бредила и, забываясь, в бреду, мучительно боялась сказать что-либо. В показаниях этих не оказалось ничего важного, кроме одной чуши, которую я несла в бреду.

Придя в сознание, я назвала себя, сказала, что я социалистка-революционерка и что показания дам следственным властям; то, что я тамбовка, могут засвидетельствовать товарищ прокурора Каменев и другие жандармы. Это вызвало бурю негодования: выдергивали по одному волосу из головы и спрашивали, где другие революционеры. Тушили горящую папиросу о тело и говорили: "Кричи же, сволочь!" В целях заставить кричать давили ступни "изящных" - так они называли - ног сапогами, как в тисках, и гремели: "Кричи!" (ругань). - "У нас целые села коровами ревут, а эта маленькая девчонка ни разу не крикнула ни на вокзале, ни здесь. Нет, ты закричишь, мы насладимся твоими мучениями, мы на ночь отдадим тебя казакам..."

"Нет, - говорил Аврамов, - сначала мы, а потом казакам..." И грубое объятие сопровождалось приказом: "Кричи". Я ни разу, за время битья на вокзале и потом в полиции, не крикнула. Я все бредила.

В 11 час. с меня снимал показания судебный следователь, но он в Тамбове отказался дать материал, так как я все время бредила. Повезли в экстренном поезде в Тамбов. Поезд идет тихо. Холодно, темно. Грубая брань Аврамова висела в воздухе. Он страшно ругает меня. Чувствуется дыхание смерти. Даже казакам жутко. "Пой, ребята, что вы приуныли, пой, чтобы эти сволочи подохли при нашем веселии!" Гиканье и свист. Страсти разгораются, сверкают глаза и зубы, песня отвратительна.

Брежу: воды - воды нет. Офицер ушел со мной во II класс. Он пьян и ласков, руки обнимают меня, расстегивают, пьяные губы шепчут гадко: "Какая атласная грудь, какое изящное тело". ...Нет сил бороться, нет сил оттолкнуть. Голоса не хватает, да и бесполезно. Разбила бы голову, да не обо что. Да и не дает озверелый негодяй. Сильным размахом сапога он ударяет мне на сжатые ноги, чтобы обессилить их, зову пристава, который спит. Офицер, склонившись ко мне и лаская мой подбородок, нежно шепчет мне: "Почему вы так скрежещете зубами - вы сломаете ваши маленькие зубки".

Не спала всю ночь, опасаясь окончательно насилия. Днем предлагает водки, шоколаду; когда все уходят, ласкает. Пред Тамбовом заснула на час. Проснулась, потому что рука офицера была уже на мне. Вез в тюрьму и говорил: "Вот я вас обнимаю". В Тамбове бред и сильно больна.

Показания следующие: 1) да, хотела убить Луженовского по предварительному соглашению и т. д.; 2) по постановлению тамбовского комитета партии социалистов-революционеров за преступное засекание и безмерное истязание крестьян во время аграрных и политических беспорядков и после них, где был Луженовский, за разбойничьи похождения Луженовского в Борисоглебске в качестве начальника охраны, за организацию черной сотни в Тамбове и как ответ на введение военного положения и чрезвычайной и усиленной охраны в Тамбове и других уездах. Тамбовским комитетом партии социалистов-революционеров был вынесен приговор Луженовскому; в полном согласии с этим приговором и в полном сознании своего поступка, я взялась за исполнение этого приговораОтметим также следующее: 10 и 11 января 1906 года Спиридонову пытались арестовать на квартирах ее бабушки и мамы, но не застали. Она подлежала аресту вместе с другими эсерами и в связи с упорными слухами, что "имела жребий" убить губернатора (ГАРФ. Ф, ДП. Д. 7. Оп. 8. Ч, 56. Т. ii, 1906. Л, 7)..

Следствие кончено, до сих пор сильно больна, часто брежу. Если убьют, умру спокойно и с хорошим чувством в душеКак видно из обращения "Дорогие товарищи!", а также .

Спиридонова.

Русь. СПб., 1906. 12 февраля (№ 27)

Кроме того, журналист В.Е, Владимиров проводил по просьбе газеты "Русь" расследование дела Спиридоновой и написал следующее: "Я встретил в Тамбове того человека, которому было поручена поехать в Москву и опубликовать первое письмо Марии Спиридоновой в одной из московских газет, которая согласилась бы напечатать его. Он обращался ко всем передовым московским редакциям и отовсюду получал отказ. Одна из самых храбрых газет предложила ему сделать выборки из письма и представить их за своей подписью. Когда он исполнил это, редакция все-таки, после обсуждения, отказалась печатать. И только после того, как письмо попало к одному из сотрудников "Руси", это страшное дело стало достоянием всего общества" (Владимиров В.Е. Мария Спиридонова, М., 1906, С. 15),

Газета "Русь" была либерально-демократической и близкой к кадетам. Издавалась в Петербурге.

 

М.А. СПИРИДОНОВА

Письмо для "Русы"

Для "Руси". Письмо об истязаниях писано мною в полном сознании; многое там не сказано, потому что пришлось очень торопиться В консервативных газетах и просто в разговорах высказывались сомнения относительно достоверности написанного М.А, Спиридоновой, поскольку она находилась в тяжелом, часто бессознательном состоянии, Спиридонова, очевидно, была проинформирована о таких толках, что и побудило ее написать письмо для "Руси"..

Я не сказала, как меня заставляли вставать ударами сапога, как тянули за сорванную плеткой кожицу и кричали: "Кто твои товарищи?", как на узкое окно Аврамов и Жданов садились оба, а в середину сажали меня, и я находилась в железных (при страшно избитом теле) омерзительных тисках, причем казачий офицер был "ласков".

Так как все лицо было разбито, оставалась часть левой щеки и передние зубы, то били по ним, спрашивали, сколько любовников?

Когда я назвала двух лиц, могущих удостоверить мою личность, а именно Каменева и Семенова, то они закричали: "А! Это все твои любовники?" (посыпались неприличные слова) Семенов - начальник тамбовского губернского жандармского управления,.

Прошу печатать после 11 марта, после моей смерти, потому что меня опять поставят в полную невозможность сказать товарищам какую-либо весточкуПозднее Спиридонова передала Владимирову разрешение на публикацию письма.

После письма в газетах часовым было приказано смотреть в окно, в двери неотступно и звонить в случае, если увидят, что я пишу; и они поднимали скандалы, если им меня не было видно, хотя бы минутку.

Вся жизнь проходила как в фонаре. Эти два месяца сплю не раздеваясь.

Когда была очень больна, ухода не было, докторские рецепты оставались невыполненными по 10 дней. Стала вставать и поправляться силою своего непрестанного внушения.

Теперь у меня очень болит голова, ослабла память, и я очень многое забыла, и мне трудно излагать логично мысли. Болит грудь, иногда идет горлом кровь, особенно когда волнуюсь. Один глаз ничего, кроме света, не видит. Теперь обращение со стороны начальства очень приличное, хотя оно было всегда прилично, то есть на меня не кричали, не сажали в темную и не били.

Но часовые вмешиваются в каждую минуту моей жизни: запрещают петь, смеяться, бегать по комнате, переставлять лампу, садиться на окно и т.д.

Был случай, я задумалась и долго смотрела в одну точку, открывается форточка в двери, и часовой кричит: "Чего уставилась; перестань смотреть!" Настроение у меня замечательно хорошее: я бодра, спокойно жду смерти, я весела, я счастлива.

Мария Спиридонова.

[...] марта 1906 г. ТамбовЧисло изъято Владимировым. Судя по содержанию письма, оно написано в начале марта 1906 года.

Молва. СПб.. 1906. 21 марта

 

А. Я. СПИРИДОНОВА

Обращение к русским матерям

К вам, русские матери, обращаюсь! Вас прошу понять мою скорбь, мою тоску!

Вся Россия слышала о моей несчастной дочери. Вникните в мою душу, поймите, как невыносимо знать об истязаниях своего измученного, поруганного ребенка и не помочь ему; видеть, как угасает близкая, дорогая жизнь и не облегчить ее страданий, а знать, что все ее муки только преддверие к казни.

Вы все, матери, у которых умирали дети, имели хоть утешение ходить за ними, ласками успокоить их предсмертную тоску...а я? А моя девочка?..

Она умрет одна, с страшным воспоминанием пережитого, в тюрьме, среди чужих, без родной ласки, без матери.

Пусть она виновата, но, отдавая свою молодую жизнь, должна ли она была еще пройти тот крестный путь, через который прошла она?

Вы, матери подрастающих и взрослых дочерей, вспомните, какое поругание, какие нравственные пытки она пережила между этими двумя злодеями, и скажите, должна ли она умереть, не искупила ли она еще свой грех Александра Яковлевна Спиридонова была домохозяйкой Она передала это обращение В.Е. Владимирову для публикации..

Мать Маруси

Александра Спиридонова.

Молва. 1906. 21 марта