Семья, планирование семьи

Лебина Н. Б. В отсутствие официальной проституции // Лебина Н. Б., Шкаровский М. В. Проституция в Петербурге (40-е гг. XIXв. - 40-е гг. XXв.). М., Прогресс-Академия, 1994. С. 179-215.
 
В начало документа
В конец документа

Лебина Н. Б.

В отсутствие официальной проституции


Продолжение. Перейти к предыдущей части текста

Вероятно, это понимали и руководители властных структур, но разбираться в причинах подобных девиаций в среде молодых представителей самого передового класса общества они не считали необходимым. Более легким путем покончить с ними казался очередной натиск сторонников социалистического аскетизма. Одновременно он должен был облегчить подавление нормальных сексуальных потребностей, которые, как считалось, могли отвлечь человека от сосредоточения на проблемах построения социализма. Педагоги и философы типа А.Б. Залкинда изыскивали всевозможные доказательства необходимости угнетения естественных человеческих чувств, настойчиво пропагандируя "...колоссальные возможности советской общественности в области сублимации эротических потребностей". Действительно, комсомол, названный А.Б. Залкиндом "великолепным сублимирующим средством"40, строго следил за сексуальной моралью своих членов, нормы которой в обязательном порядке должны определяться производственной сферой. Комсомольская печать настойчиво рекламировала поэзию, рассматривавшую "вечные вопросы с точки зрения пролетарской идеологии". Высоко оценивались, например, далеко не самые удачные стихи молодого ленинградского поэта А. Решетова, в которых любовь воспевалась "...не идеалистически, не как самодовлеющее чувство, а как связь на основе дружной работы в коллективе":

"Главный аргумент влюбленности таков:

Мы с тобою под единою крышей,

В разных комнатах разом встаем,

Бой часов одинаково слышим, Призывающий нас на подъем"41.

Бесцеремонное вмешательство в личную жизнь людей в 30-е гг. стало обычным явлением, ханжеское морализирование - непременным атрибутом молодого советского человека - активиста и передовика. Партийные, профсоюзные и комсомольские организации повсеместно вторгались в личные отношения людей. На собраниях считалось в порядке вещей во всеуслышание обсуждать вопросы интимной жизни членов коллектива. Весьма показательным в этом плане является протокол заседания бюро ВЛКСМ фабрики "Красный треугольник" от 15 марта 1935 г. Комсомольцы вынесли строгий выговор работнице Т. за "излишнее увлечение танцами и флиртом", а слесаря Б. исключили из комсомола за то, что "гулял одновременно с двумя "42.

Внешний, явно наигранный аскетизм всячески поощрялся властными структурами, и находилось немало молодых людей, которые пытались истово его исповедовать, В качестве примера можно процитировать весьма характерное для тех лет письмо молодой ленинградской работницы в редакцию "Комсомольской правды": "Призываю молодежь коллективно выработать правила социалистической жизни. Трудящиеся нашей страны должны иметь устав общественной индивидуальной жизни, кодекс морали"43. Политизированными к концу 30-х гг. оказались все сферы жизни, в том числе и интимные отношения людей. В таком духе были выдержаны, например, призывы ЦК ВЛКСМ к Международному юношескому дню в 1937 г.: "Быт неотделим от политики. Моральная чистота комсомольца - надежная гарантия от политического разложения"44. В условиях постоянного выявления классовых врагов подобные умозаключения нередко использовались для сведения счетов в коллективах молодежи, для раздувания бытовых неурядиц до уровня громких политических дел. О волне подобных явлений с тревогой говорил генеральный секретарь ЦК ВЛКСМ А. Косарев, выступая в декабре 1937 г. на совещании комиссий по вопросам исключения из рядов комсомола45.

Во второй половине 1938 г. после окончания шумных процессов над крупнейшими деятелями коммунистической партии и советского государства, над виднейшими военачальниками "Комсомольская правда" развернула дискуссию о моральном облике комсомольца, о чести девушки, о любви в обществе победившего социализма. Тон задала передовая статья, которой, по сути, была начата дискуссия:

"Поведение комсомольца в быту, его отношение к женщине нельзя рассматривать как частное дело. Быт - это политика. Известны случаи, когда троцкистско-бухаринские шпионы и диверсанты умышленно насаждали пьянки и бытовое разложение"46. Статья вызвала поток писем, авторы которых с рвением выводили на чистую воду бытовых и политических разложенцев. Ленинградская рабочая молодежь, во всяком случае активисты из ее среды, настойчиво требовала действенного вмешательства комсомола в личную жизнь своих членов. Комсорг фабрики "Красное знамя" делилась опытом в этой области на страницах "Комсомолки": "Мы решили эти вопросы смело вытащить на собрание молодежи. Враги народа немало поработали над тем, чтобы привить молодежи буржуазные взгляды на вопросы любви и брака и тем самым разложить молодежь политические. Не обошлось в этой дискуссии и без курьезов. Так, ленинградский токарь С. клеймил как буржуазного разложенца своего товарища за то, что тот стремился знакомиться только с миловидными, хорошо сложенными девушками, не обращая внимание на их производственные достижения". "Обидно,- сетовал комсомолец в письме, - что в советской девушке он видит только ее сложение"47.

Идеи социалистического аскетизма в 30-е гг. стали чуть ли не нормой жизни. Проблемы половой любви не дискутировались теперь свободно на страницах молодежных журналов. На улицах Ленинграда невозможно было встретить не только девицу легкого поведения, но и фривольного духа рекламу или витрину. Внешне изменился даже стиль поведения молодежи. Побывавший в 1937 г. в Ленинграде знаменитый французский писатель Андре Жид с удивлением писал о выражении серьезного достоинства на лицах молодых людей без всякого намека на пошлость, вольную шутку, игривость и тем более флирт. Политическую систему устраивала деэротизация советского общества. Трагическими последствиями оборачивалась религиозная моралистика, стремящаяся к подавлению эротических потребностей у людей и переводу их энергии в фанатическую любовь к Богу, Подавление же естественных человеческих чувств пролетарской идеологией порождало фанатизм революционного характера, нашедший, в частности, выражение в безоговорочной преданности лидеру, в обожествлении личности Сталина.

Но лишь на первый взгляд могло показаться, что половая мораль в социалистическом городе, каким в 30-е гг., несомненно, стал Ленинград, обрела наконец вполне цивилизованные формы, а свободную любовь, в худшем смысле этого слова, искоренили. В действительности все оказалось намного сложнее. Новое поколение горожан, формировавшееся в основном за счет выходцев из деревни, проще и спокойнее воспринимало массированное давление идеологии социализма в области интимных отношений. Бывшие крестьяне обладали весьма стойкими общинными установками на возможное вмешательство в регулирование норм морали всем сходом, на открытость всех событий личной жизни. Однако материально-бытовые условия и уровень общей культуры новых горожан, и прежде всего новых рабочих, отнюдь не способствовали оздоровлению норм их

сексуальной морали. Под натиском идеологии добрачные связи - довольно обычное проявление чувственности и эротических устремлений молодежи - стали считаться "нездоровым, капиталистическим образом жизни". Как правило, они носили в лучшем случае характер весьма низкопробного адюльтера, в условиях же общежитии - просто беспорядочных контактов, но отнюдь не длительных устойчивых интимных отношений, предшествовавших браку. При этом факты полового общения тщательно скрывались, в результате чего обычные человеческие формы выражения любви превращались в некий запретный, а следовательно, весьма желанный плод. Подобная ситуация - при малейшем смягчении общественных устоев - была чревата появлением контингента потребителей проституции.

Таким образом, процесс либерализации половой морали, на который как на средство ликвидации торговли любовью так уповали русские демократы, в условиях сталинского социализма проходил в явно искаженных формах. Не оправдались и надежды на пролетарскую молодежь, создававшую, по словам А.В. Луначарского, поэму новой любви. Социалистический аскетизм явился препятствием на пути формирования норм урбанистической сексуальной морали, в основе которой должно было лежать расширенное потребление духовной и материальной культуры города.

МОНОГАМИЯ ПО-ПРОЛЕТАРСКИ

Одной из иллюзий либеральной петербургской интеллигенции начала XX в, явилась идея о преодолении язвы продажной любви с помощью новых форм брака. Моногамию все дружно считали единоутробной сестрой проституции. Однако и самые смелые мечтатели не могли себе представить в начале XX в.- даже чисто теоретически - современные тенденции изменения брачных отношений: устойчивые нуклеарные, материнские, в конце концов, "шведские" семьи, длительный конкубинат. Наиболее реальной казалась возможность замены собственнического брака по расчету на свободный внематериальный союз любящих друг друга людей. Существование такого союза опять-таки связывалось с пролетариатом. В.И. Ленин считал необходимым противопоставлять "мещански-интеллигентски-крестъянский пошлый грязный брак без любви - пролетарскому гражданскому браку с любовью"48. После Октябрьского переворота представилась возможность осуществить эти идеи на деле. И конечно, прежде всего в эксперимент была вовлечена молодежь.

Первые реформы Советского государства в области брачно-семейных отношений ускорили уже начавшийся до революции процесс распада старой семьи патриархального типа. Еще в начале XX в. в Петербурге в рабочей среде наметились снижение рождаемости детей, ослабление экономических связей между супругами, усиление самостоятельности женщины. Октябрьский переворот юридически не уничтожил института семьи, но в значительной степени политизировал его положениями декретов СНК от 19 и 20 декабря 1917 г., что, в частности, нашло отражение в признании действительным лишь гражданского оформления семейных отношений, запрещении многобрачия даже для лиц, исповедующих ислам, и т.д. Люди, венчанные в церкви, не признавались отныне супругами в юридическом смысле, а уничтожение церковного брака как альтернативы гражданскому являлось несомненным наступлением на права личности и не соответствовало провозглашенной свободе вероисповедания. По сути дела, Советская власть, утвердив своими первыми декретами гражданский брак, отстранив церковь от решения вопросов развода, уничтожила тем самым феодальные основы семейной жизни49.

Такова была правовая регламентация. На практике же многие видные деятели Советского государства всячески стремились перепрыгнуть от феодальных норм брачных отношений к так называемым "социалистическим". А.М. Коллонтай еще в 1919 г. писала:

"Семья отмирает, она не нужна ни государству, ни людям...на месте эгоистической замкнутой семейной ячейки вырастает большая всемирная, трудовая семья..."50 Эти же идеи пропагандировались и в молодежной печати. "Социальное положение рабочего парня и девушки, - можно было прочитать в журнале "Молодая "гвардия" за 1923 гг.,- целый ряд объективных условий, жилищных и т.д. не позволяет им жить вместе или, как говорят, пожениться. Да, эта женитьба - это обрастание целым рядом мещанских наслоений, обзаведение хозяйством, кухней, тестем, тещей, родственникам и, - все это связано с отрывом, мы бы сказали, от воли, свободы и очень часто от любимой работы, от союза (комсомола. - Н.Л.)"51.

Не следует забывать, что в силу особенностей психологии юношества - возраст, которому вообще свойственно стремление к ниспровержению или, во всяком случае, к ревизии принципов жизни старших поколений, - любая, даже самая абсурдная идея, высказанная в печати, а к тому же еще и лидером правящей партии, представителем государства, воспринималась как истина. Противоречивое воздействие на отношение молодых людей к семье оказали и советские законы, демократизировавшие процедуру разводов. Значительная часть юношей и девушек в новом брачно-семейном законодательстве нашла прежде всего оправдание свободных связей. Не случайно весьма популярной в среде молодежи заводских окраин Петрограда в начале 20-х гг. была частушка:

"Советская власть,

Мужа не боюся,

Если плохо будем жить,

Возьму разведуся"52.

Свобода разводов становилась опасной игрушкой в руках слишком ретивых сторонников нового, "коммунистического" представления о семье, которые утверждали: "При социалистическом обществе дезинтеграция семьи достигнет своего завершения. Социализм несет с собой отмирание семьи"". Стремительно поползла вверх кривая разводов. Только в 1927 г. в Ленинграде было зарегистрировано 16 тыс. случаев расторжения браков. Более трети молодоженов не прожили вместе и трех месяцев54. Наиболее рьяно использовала предоставленные Советским государством права в брачно-семейной области рабочая молодежь. Так, согласно статистическим данным за 1929 г., среди разведенных рабочих мужского пола лица до 2,4 лет составляли в Ленинграде 19,5%, в то время как среди служащих - всего лишь 10,3, а среди женщин - соответственно 35,6 и 23,6%55. Следует отметить, что упрощенная процедура разводов особенно болезненно отражалась на молодых женщинах. В 1928 г. Ленинградский институт охраны материнства и младенчества обработал 500 анкет лиц, подавших документы в ЗАГС для расторжения брака.

Более 70 разводов, согласно данным института, совершалось по инициативе мужчин, немногим более 20% - по требованию родителей, 7,5 - по обоюдному желанию супругов и лишь около 2% - по настоянию женщины56. Данные цифры почти непосредственно касаются проблемы проституции. Один из исследователей этого явления писал, что в 20-е гг. контингент публичных женщин "пополняется в громадной степени из лиц, имевших дело с зарегистрированным браком, тогда как до революции девицы преимущественно составляли почти исключительно кадры проституции"57.

Статус семьи в сознании молодых ленинградских рабочих был основательно поколеблен и благодаря старательному муссированию вопросов о функциях семьи в новом обществе. Сомнительные идеи и варианты брачных отношений навязывались пропагандируемыми в сборниках комсомольских песен частушками о семейной жизни:

"Эх, била меня мать и поучала.

С комсомольцами гулять запрещала.

Лучше б дома, говорит, ты сидела,

Поучилась щи варить, хлебы делать.

Нет, мамаша, все ты зря, эти вещи

Спокон века кабалят бедных женщин."58

Проблемы взаимоотношений полов находили отражение в художественной литературе, в постановках театров рабочей молодежи-ТРАМов. Так, на сцене Ленинградского ТРАМа в 1925-1928 гг. шла пьеса самодеятельного драматурга П. Маринчика "Мещанка", где в мелодраматическом ключе разрешались проблемы семейной жизни и общественной деятельности. Комсомольские активисты стремились в обязательном порядке обсудить в фабрично-заводских коллективах такие проблемы, как "Любовь и комсомол", "Комсомол и кухня".

Удар по патриархальной семье наносила и активная пропаганда бытовых коммун. Особый размах их создание получило со второй половины 20-х гг., когда была не только восстановлена довоенная численность населения Ленинграда в целом и рабочих в частности, но и наметился рост количества горожан. Коммуны появились на фабрике "Скороход", на "Красном треугольнике", "Красном путиловце". Возникали межрайонные коммуны, как, например, Московско-Нарвская, которая не только обобществляла всю одежду, но и платила алименты за своих членов. А на рубеже 20-30 гг. предпринимается даже попытка создать "остров коммун" на Каменном и Елагином островах.

Следует сказать, что руководители коммунистической партии возлагали на эту форму общежития большие надежды в деле переустройства семейного быта. Н.К. Крупская считала, что коммуны - "это организация на почве обобщения быта новых общественных мерил, новых взаимоотношений между членами коммуны, новых... товарищеских отношений между мужчиной и женщиной"59. Ряд теоретиков организации коммун просто видели в них средство отвлечения от семейной жизни, так как "коммунисты ни в коем случае не могут являться сторонниками семейного очага"60. Нередко таких же взглядов придерживались и сами коммунары. Один из них писал в "Смену" в 1926 г.: "Половой вопрос просто разрешить в коммунах молодежи. Мы живем с нашими девушками гораздо лучше, чем идеальные братья и сестры. Мы о женитьбе не думаем потому, что слишком заняты и к тому же совместная жизнь с девушками ослабляет наши половые желания. Мы не чувствуем половых различий, В коммуне девушка, вступившая в половую связь, не оторвется от общественной жизни. Если не хотите жить, как ваши отцы и деды, если хотите найти удовлетворительное разрешение вопроса о взаимоотношении полов - строите коммуну рабочей молодежи"61. Подобные высказывания наряду с нашумевшими декретами местных органов управления эпохи гражданской войны об объявлении всех женщин после 18 лет государственной собственностью служили поводом для серьезного обвинения Советской власти в целенаправленном разрушении семьи. Не случайно в 1925 г. молодые ленинградские рабочие, приглашая к себе в гостя делегацию молодежи Австрии, стремились показать, что "никакого обобществления женщин в СССР нет"62.

Коммуны, несомненно, способствовали если не уничтожению семьи, то, во всяком случае, ее политизации. Такую цель преследовала и новая обрядовость, к созданию которой активнейшим образом привлекалась именно рабочая молодежь. В начале 20-х гг. Входят в моду "красные свадьбы" и "красные крестины". Уже весной 1924 г. ЦК ВЛКСМ отмечал огромные, а главное, как тогда казалось, устойчивые сдвиги в быту молодежи: "Октябрины вместо крестин, гражданские похороны и свадьбы, введение новой обрядовости вместо религиозной стали в рабочей среде массовым явлением..."63 Периодическая печать Петрограда этих лет пестрела сообщениями о попытках введения новой обрядовости. В фабричных клубах города проводились "комсомольские свадьбы", на которых роль "попов" выполняли секретари партийных и комсомольских организаций, Подарки новобрачным тоже носили "революционный характер"; чаще всего это была "Азбука революции" Н. Бухарина и Е. Преображенского. Примерно в таком же духе организовывались "красные крестины", названные "октябринами" или "звездинами".

Параллельно с попытками насаждения новой семейной обрядовости велась яростная борьба против церковного обряда бракосочетания. Юридическая основа успеха Советского государства в этой борьбе была заложена уже первыми его декретами, касающимися брачно-семейных отношений. Однако многовековая практика освящения процесса создания семьи церковью, с одной стороны, и факты легкомысленного отношения к проблемам любви - с другой, вызывали у части молодежи, в особенности у девушек, сомнения в прочности брана, заключенного в ЗАГСе. Этим объясняется устойчивость требований венчания. Самым активным борцом против участия церкви в семейных делах становится комсомол. Случаи церковного брака яростно обсуждались в комсомольских фабрично-заводских ячейках. Так, собрание петроградского завода "Светлана" в 1923 г. приняло решение удовлетворить просьбу комсомольца о выходе из рядов РКСМ в связи с необходимостью венчаться в церкви64. Кампанию против венчания поднимала и городская молодежная печать. Рабкоры нередко писали в комсомольские газеты заметки примерно такого содержания: "В коллективе завода "Полиграф" комсомолец Степан Григорьев отличился. Зная, что комсомол ведет борьбу с религиозным дурманом, женился церковным браком. За такую любовь возьми, "Смена", этих набожных комсомольцев за жабры"65. В комсомольских коллективах часто устраивались суды над юношами и девушками, пытавшимися заключить церковный брак. При этом главный вопрос, который необходимо было выяснить в ходе судебного разбирательства, сводился к следующему: "Что дороже: жена или коммунистическая партия?"

Во второй половине 20-х гг. волна публичных судов в Ленинграде начала спадать, но по-прежнему сохранялась ориентировка на вытеснение обычаев церковного брака из быта молодежи. Иногда непреклонные комсомольцы смягчались, видя страдания новоявленных Ромео и Джульетт с фабричной окраины. Так, например, в 1927 г. комсомольское собрание Балтийского завода, рассматривая заявление комсомольца с просьбой разрешить ему венчаться, поскольку его люб и мая девушка иначе вступить в брак не соглашается, приняло решение: "Ввиду того что Н. принимает активное участие во всей ячейковой работе, а также является безбожником в действительности... в отношении Н. провести исключительный случай и разрешить ему совершение религиозных обрядов". Но подобные исключения были не столь частыми, обычно комсомольские организации занимали резко отрицательную позицию, аналогичную реакции коллектива ВЛКСМ "Красного треугольника", который, отметив с своем отчете два случая церковного брака на предприятии в 1928 г., подчеркнул, что это- одно из самых отрицательных явлений в быту молодежи". Это, конечно, свидетельствовало о настойчивом и далеко не деликатном вмешательстве в проблемы личной жизни человека на основе политизации и идеологизации всех ее сфер, о нарочитом и опасном противопоставлении политических интересов семейным.

К началу 30-х гг. благодаря массированному наступлению на позиции религии в обществе факты церковного бракосочетания в среде ленинградской рабочей молодежи практически изживаются. Но процесс идеологизации семейных отношений продолжается. Советская административно-командная система даже наращивала бесцеремонное вторжение в сферу личной жизни своих сограждан, превращая семью в политическую единицу общества. На бытовой конференции в Ленинграде в 1929 г. в качестве образцового усиленно пропагандируется такой семейный уклад: "В свободное время мы помогаем друг другу разбираться в политических событиях. Она читает собрание сочинений В.И. Ленина, а я в политшколу хожу"67.

Молодежи настойчиво внушается, что новый человек - это прежде всего передовой общественник, для которого интересы класса, коллектива всегда должны быть выше личных. Подобные идеи порождали конфликты в молодых семьях в 30-х гг., которые приобретали массовый характер, В 1934 г. на страницах "Комсомольской правды" развернулась дискуссия по проблемам комсомольской семьи. Молодые рабочие-комсомольцы, до предела загруженные общественной работой, жаловались в своих письмах на конфликты с женами. "Вот поженились мы,-писал секретарь комитета ВЛКСМ одного из ленинградских заводов, - и вижу: из-за Нюры работа страдает. Решил взяться за работу, дома скандалы. Поругаешься и уйдешь в ячейку, а оттуда возвращаешься в час ночи"68- Подборка таких писем, рассказывавших о том, что молодые рабочие просто не могут жениться из-за производственных и общественных перегрузок, была опубликована в книге "За любовь и счастье в нашей семье". Особо печальными представляются откровения молодых работниц. "Может быть, она (семья. - Н.Л.) является лишним грузом, - размышляла одна из них, - тянущим комсомольцев назад или в сторону от их прямых целей и задач?"69 Цели и задачи - это, по-видимому, построение социалистического общества форсированными темпами, которым такие досадные мелочи, как индивидуальное счастье в семье, просто мешали.

Уместно здесь вспомнить, что в крестьянской России брак имел довольно высокий статус. Неженатые мужчины и незамужние женщины презирались, считалось, что не женятся и не выходят замуж только физические и нравственные уроды. Однако отток молодежи в города уже до революции ослабил прочность семей и снизил престиж семейной жизни. Эти тенденции заметно окрепли под влиянием активно пропагандируемого в Советском государстве примата общественных устремлений над личными.

В Петрограде стремление молодежи к вступлению в брак снизилось в первые же послереволюционные годы. Так, если в 1917 г. из числа женщин, вышедших замуж, лица до 24 лет составили почти 62%, в 1922г.- немногим больше 50, то в 1926 г. замужних оказалось около 46%70. Правда, молодые рабочие и работницы проявляли чуть большую активность в решении брачно-семейных вопросов, чем остальная ленинградская молодежь. Но на рубеже 20-30-х годов и они стали менее охотно вступать в брак. В 1934 г. в Ленинграде мужчины до 24 лет составили всего 24% женатых, а женщины - 38%71. Явное нежелание обзаводиться семьей подтверждается и материалами опроса, проведенного в Ленинграде в том же, 1934 г. "Одному жить легче. С компанией (женой, -Н.Л.) тяжело", -таков был наиболее типичный ответ юношей и девушек на вопрос об их жизненных планах72. При этом следует сказать, что в Ленинграде ситуация была еще более благополучной. В других крупнейших промышленных центрах европейской части РСФСР, согласно материалам обследования за 1935 г., в браке состояли всего лишь 18% рабочих до 25 лет.

В 30-е гг. снизился и брачный возраст женщин-работниц. Так, если в 1926 г. до 20 лет вышли замуж 24,1% девушек из пролетарской среды, то в 1934 г. эта цифра понизилась до 17,4%73. Этот факт во многом был связан с расширением применения женского труда в промышленности после революции. Несмотря на безработицу, в промышленности Ленинграда уже в 20-е годы трудилось немало женщин. В 1926 г. они составляли 35,8% всех рабочих города. Широкое вовлечение молодых женщин в производство, а также явно отдаваемое в новом обществе предпочтение людям, активно занимающимся политической деятельностью, ставили перед юными работницами немало проблем. Сочетать производственную работу, домашнее хозяйство и общественную деятельность было крайне трудно. Приготовление пищи, стирка, уборка квартиры, починка одежды отнимали очень много времени. По подсчетам С.Г. Струмилина, проведенным в 1923 г., молодые петроградские работницы тратили на домашний труд 6,8 часа в день, тогда как мужчины в возрасте до 24 лет-всего лишь 1,25 часа. При такой загрузке женщины времени на развлечения и общественную деятельность у нее оставалось немного, что уже порождало определенное неравенство в семье, в особенности если муж преуспевал в учебе, на работе и в общественных делах. На второй сессии ВЦИК РСФСР XII созыва в октябре 1925 г. одна из выступавших с волнением говорила: "Пока парень не участвует в общественной работе, он как следует работает и уважает свою жену. Чуть немножко выдвинулся вперед, что-то уже становится между ними". Может быть, поэтому молодые женщины стремились, отрывая время от сна и отдыха, посвящать общественным поручениям практически столько же времени, сколько мужчины.

Далее...